Пространство для человечества

Симонов до Района работал скромным научным сотрудником Всесоюзного института географии и картографии АН СССР. В середине девяностых, когда политические лидеры начали энергично делить всесоюзный пирог, само понятие картографии как науки стало довольно расплывчатым и двусмысленным, хотя с точки зрения географа жить стало намного интереснее, новые независимые государства плодились, как грибы в лесу. А жить картографу стало значительно труднее, в их услугах на этом этапе никто не нуждался, само понятие границ хотя и существовало, было весьма и весьма расплывчатым. Денег не было, зарплату сотрудники института не видели уже полгода, и Симонов поехал на Север, чтобы попытать счастье в старательской артели, моющей золото на студеной реке Колыме. Там он волею судьбы поссорился с ингушами, которые контролировали подпольную добычу золота, проделал тысячекилометровый марш по тайге, спасаясь от преследований мстительных кавказцев, принял бой, в ходе которого из карабина подстрелил троих ингушей, был арестован и осужден. Хотя суд и признал, что имела место самооборона, но посчитал, что пределы самообороны Симонов нарушил, и он получил пять лет лагерей, благо везти его далеко не пришлось, чего-чего, а лагерей на Колыме было еще вполне достаточно. В лагере Симонов вел себя независимо, дважды был крепко бит, но постепенно завоевал уважение заключенных, особенно когда осужденные узнали, за что он сидит. Кавказцев здесь не любили, а человек, сумевший дать им отпор, автоматически становился авторитетным. Здесь его и приметил майор Кувшинников, который после освобождения предложил Симонову работу по специальности в Районе, да еще за очень хорошую зарплату. Дома Симонова никто не ждал, жена подала на развод уже на второй год его отсидки, да и возможную месть ингушей не следовало сбрасывать со счетов, к тому же работа была по специальности, и Симонов согласился. Согласился и никогда не жалел об этом. В Районе он почувствовал себя своим. У него была стоящая работа, о которой он мечтал в детстве, читая Ливингстона и Фосетта, его окружали друзья, которых в прежней жизни ему не хватало, и даже личная жизнь у него постепенно наладилась, последний год он состоял в гражданском браке с женщиной, которую искренне полюбил. Теперь Симонов беспокоился о жене, понятное дело, женат он был относительно недолго, чувства еще не успели остыть до безмятежного спокойствия, с которым обычно живут семейные люди, достаточно долго находящиеся в браке.

Когда Симонов начал ходить, беседы их стали чаще касаться текущих проблем, тем более что у невольных путешественников по лауну таких проблем было более чем достаточно.

А Дронов пропадал в лауне. Уходил с закатом и возвращался к рассвету, бросал у гнезда охапки съедобных листьев и корешков. Иногда приносил пластины белого мяса, которое только выглядело странно, а на вкус оказалось вполне удовлетворительным.

Поначалу Симонов не приставал к нему с расспросами, у него и в убежище дел хватало — он нашел у стены выходящий из земли пласт глины, наковырял ее во множестве и употребил на изготовление кособоких кувшинов, которые эталоном гончарного искусства не были, но, будучи обожженными, воду держали хорошо, да и на костре не разваливались.

— Где ты шастаешь по ночам? — наконец не выдержал он, заваривая в своем изделии пахучие листья. — Ты смотри, случится с тобой что, я один не выберусь. Зачем тогда, спрашивается, ты столько сил приложил, чтобы меня с того света вытянуть?

— Паша, помолчи. — Дронов растянулся на мягкой подстилке гнезда, ощущая, как ноет от полученных в скитаниях ушибов все тело. — Занимайся домашним хозяйством. Такая у тебя пока планида.

— Нет, ты серьезно скажи, — настаивал товарищ. — Какого черта ты мне ничего не говоришь? Я ведь волнуюсь!

— Да так, — беззаботно махнул рукой Дронов. — Ничего серьезного. Мысль одна была, да, видно, не судьба ей сбыться. Жалко мне тебя, дурака, не дойдешь ты пешком.

— А ты, выходит, транспорт ищешь? — Симонов протянул ему Красную кружку с горячим чаем.

— Хотел. — Дронов с наслаждением сделал небольшой глоток. — Только ничего у меня не получается, слишком резвы мои кандидаты в лошади, Паша, одно беспокойству от них и никаких перспектив.

— Как ты думаешь, нас еще ищут? — Симонов привычно сел на корточки у земляной стены.

— А сам ты как думаешь? — невесело хмыкнул Дронов.

— Я так думаю, Дима, что нас с тобой давно уже списали. И правильно, между прочим, сделали. Я сам на месте начальников давно бы поиск прекратил. Зачем людей напрасному риску подвергать? Выберемся сами — значит повезло. Не выберемся — что ж, помянут нас. Ты что-нибудь слышал о тех, кто из лауна выбрался? Не байки это, которые сочиняются для поднятия духа?

Дронов вытер лицо ладонью.

— Не байки, — сказал он. — Ты про Сергея Сергеевича Думачева слышал?

Глава девятнадцатая

Сергей Сергеевич Думачев был рядовым гражданином Страны Советов.