Хейзл всегда одевалась с предельной практичностью: привычка эта объяснялась наличием трех маленьких детей, которые требовали постоянного внимания. На ней были брючки, которые от долгого ношения уже пузырились на коленях, и совершенно бесформенный и оттого выглядевший неряшливо красный свитер. Ее пышные светлые волосы были собраны на затылке в конский хвостик и перетянуты бархатной ленточкой; на лице нет и следа косметики.
— Почему бы тебе не рассказать, в чем дело, Дик? — Она поднялась с пола и лукаво посмотрела на него. — Или сначала приготовить тебе выпить?
Он покачал головой, но, взглянув в доверчивое лицо жены, едва не передумал, зная, какую неожиданность сейчас вывалит ей на голову.
— Спасибо, не надо. Давай присядем где-нибудь в комнате, хорошо?
Кивнув, Хейзл последовала за ним в гостиную, где Дик немедленно уселся на один из огромных диванов болотно-зеленоватого цвета. Хейзл устроилась на дальнем конце того же дивана и ободряюще улыбнулась, понимая, что ее обычно спокойный и уравновешенный муж сегодня чем-то раздражен. Хотя, если задуматься, это настроение не покидало его последние несколько недель. И каждый раз, когда она спрашивала, все ли в порядке, Дик лишь нетерпеливо мотал головой.
— Так что тебя беспокоит, дорогой?
Он помедлил, подбирая слова, поскольку предвидел реакцию жены на то, что он собирался сообщить.
— Радость моя…
— Ох, ради бога, Дик, не мямли!
Хейзл была единственной женщиной в мире, которой Дик Треверс позволял разговаривать с собой подобным образом.
— Может, настало время подумать о переезде…
Вот это Хейзл ожидала услышать меньше всего. Она бы не столь удивилась, если бы Дик сказал, что хочет организовать пешую прогулку для всей семьи по Аравийской пустыне.
— О переезде? — испуганно переспросила Хейзл.
Они начали семейную жизнь в этой квартире, вырастили в ее стенах троицу веселых, здоровых детей и продолжали жить здесь дружно и счастливо, несмотря на сомнения и мрачные прогнозы тех, кто знал супругов Треверс как облупленных.
Дик кивнул.
— Именно. Ведь это не такое уж бредовое предложение, радость моя? Многие и года не могут усидеть на месте! Напряги извилины и поразмысли об этом.
Хейзл с унынием подумала, что напрячь извилины для нее почти невыполнимая задача. За десять лет после рождения тройняшек мозги у нее буквально размягчились. И если в школе она могла складывать в уме целые столбцы цифр, то теперь, когда к чаю собирались друзья и подруги детей, она порой считала на пальцах, сколько понадобится чашек и приборов! Она с головой ушла в материнские обязанности, ухитряясь помнить о двадцати вещах одновременно, но терялась, сталкиваясь с необходимостью логически осмыслить проблему. Вот и сейчас растерялась.
Эта квартира была ее гнездом и прибежищем; она жила в ней, сколько помнила себя — задолго до того, как вышла замуж за Дика. И здесь они были счастливы. Меньше всего на свете Хейзл хотелось покидать насиженное место, и поэтому она твердо сказала:
— Но я никуда не хочу переезжать.
На его лице отразилась досада.
— Да, я понимаю. Но ты не можешь просто взять и отбросить мое предложение, Хейзл!
Он прав. Этого сделать она не могла. Ни в коем случае, если хотела одержать верх и заставить мужа принять ее точку зрения. Ибо Дик Треверс был одним из тех потрясающе спокойных и рассудительных личностей, у которых всегда готов ответ на что угодно. А если Хейзл разразится бурными истерическими слезами — что в данный момент ей и хотелось сделать — и со всей силой страсти объявит, что никуда переезжать не собирается, в таком случае Дик пустит в ход свою изощренную логику и не оставит камня на камне от всех ее аргументов.
Хейзл набрала в грудь побольше воздуха и жалобно спросила:
— Но, дорогой, почему мы должны переезжать? Я хочу сказать, ведь мы так счастливы здесь… Верно?
Он помедлил с ответом. Хейзл отметила, что Дик замялся уже во второй раз. Наступившее молчание повисло в комнате как густое облако дыма.
— Дик? — Хейзл внезапно побледнела. — Ты хочешь сказать, что несчастлив?
Он помотал головой.
— Милая моя… все не так просто.
Серьезность его тона заставила Хейзл застыть на месте, и, тут же погрузившись в уныние, она стала прикидывать, что же на самом деле муж пытается сообщить ей.
— Т-ты хочешь сказать, что встретил другую женщину? — высказала она догадку и почувствовала дурноту.
Дик расхохотался.
— Ох, Хейзл…
— Хватит! — взорвалась она, хотя реакция мужа вызвала у нее облегчение. — Если в твоей жизни появилась другая женщина, то я, черт возьми, хочу знать об этом, Дик Треверс!
Дик встал, и Хейзл поймала себя на том, что похотливо смотрит на его бедра. Да возможно ли так злиться на человека, подумала она, и в то же время понимать, что, если этот мужчина подойдет ко мне с целью заняться любовью, я не стану противиться? Конечно, он этого не сделает. Во всяком случае, здесь и сейчас: на диване, средь бела дня. Дик всегда держит в узде свои непомерные сексуальные аппетиты…
— Никакой другой женщины нет, — мягко сказал он. — И ты это отлично знаешь. Другие женщины меня просто не интересуют…