Пространство мышления. Соображения

Здесь остается вспомнить и один из ключевых тезисов культурно-исторической теории Льва Семеновича Выготского: «Всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва – социальном, потом – психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория интрапсихическая… За всеми высшими функциями, их отношениями генетически стоят социальные отношения, реальные отношения людей»[57].

Всё это в полной мере относится и к нашему мышлению: сперва мозг ребенка обучается работе со специальными интеллектуальными объектами («другими людьми»), и это, в терминах Выготского, интерпсихическая активность, но затем именно этот навык его мозга – возможность работы с интеллектуальными объектами виртуализированного «пространства мышления», где ничего нельзя «пощупать», но все его содержание очевидно есть, – оказывается востребован интрапсихически.

Конечно, проведенный здесь анализ не являлся попыткой воспроизвести доказательство данного тезиса Л. С. Выготского (сам по себе, если до конца его продумать, он, как мне представляется, вполне самоочевиден), но использование этого принципа, насколько я могу судить, позволяет показать сущность собственно человеческого мышления. Благодаря чему, я надеюсь, мы и сможем в дальнейшем описать работу мышления технологически – понять, иными словами, как именно работает данный инструмент.

Соображение № 7 О специальных объектах

Допустим, что я в меру образованный человек, который имеет некие представления о жизни и философской науке. Что мне нужно, чтобы действительно понять философию Канта? Наверное, этот вопрос кажется несколько странным, но всё же… Вроде бы, мне достаточно взять томик «Критики чистого разума», внимательно его проштудировать, и философия Канта хотя бы в общих чертах будет мне понятна. Наверное. Но мне представляется, что этого категорически недостаточно.

На самом деле, чтобы понять «философию Канта», мне необходимо – кроме соответствующего томика и параллельно с ним – проштудировать многое из того, что о Канте говорят другие философы – его последователи и критики или, по крайней мере, историки философии, понимающие место его фигуры в общем философском ландшафте. Мне, другими словами, нужны «социальные подсказки» [Г. Кун, М. Лэнд], то есть я должен понять, как видят философию Канта люди, которые знают что-то еще из этой области, чего, возможно, я совсем не знаю или знаю совсем недостаточно. Но и это еще не все.

Для того чтобы понимание философии Канта было у меня действительно сносным, я должен допустить, что это был совсем другой человек – с другим темпераментом, жизненным опытом, другим способом думать и восприятием многих вещей[58]. Это, в свою очередь, было не в последнюю очередь обусловлено той информационной средой, в которой он находился. Например, он точно ничего не знал об эволюции и генетике, теории относительности Эйнштейна и квантовой механике, условных рефлексах и дендритных шипиках Канделя, а философ, который не знает об этом, и тот, который знает, – это, как минимум, два разных философа.

Любой философский текст, который я читаю, я читаю глазами того, кто всё это более-менее как-то себе представляет, а Кант не представлял никак. Открытие Коперника казалось ему вершиной научных достижений. Что бы интересно сказал Кант и, соответственно, написал в своих «Критиках», узнай он, например, о «черных дырах», «компьютерных нейронных сетях» и «эгоистическом гене»? Неужели бы никак это не отразилось на понятии «трансцендентального»? И выстоял бы его «нравственный императив», знай Кант суть современных дискуссий о «свободе воли» (например, о мысленных экспериментах Дэниела Деннета или Дерка Перебума)? Но вот я об этих дискуссиях хорошо осведомлен…

Так что же я читаю в том, что написал Кант? В голову невольно приходит самоотчет Витгенштейна о его визите к Готлобу Фреге: «Помню, – рассказывал он Морису Друри, – когда я впервые отправился с визитом к Фреге, у меня в голове было очень ясное представление о том, как он выглядит. Я позвонил в дверь, и мне открыл какой-то человек: я сказал ему, что приехал повидать профессора Фреге. «Я профессор Фреге», – сказал человек. На что я мог лишь воскликнуть: «Невозможно!». И тут же еще одно замечание уже из «Философских исследований»: «Умей лев говорить, мы не смогли бы его понять».

То, о чем идет речь, разумеется, уже многократно обсуждалось в разных философских работах – это вполне очевидная проблема, не имеющая никакого внятного решения. Однако нам важно осмыслить эту ситуацию с точки зрения того, как мы строим свои интеллектуальные объекты. Когда я представляю себе Канта и его философию, я не представляю себе отдельные «факты» (если их, конечно, можно в данном случае таковыми считать) его жизни и философии, а все-таки некую историю, некий нарратив, который сводит их для меня в единое целое.