Пространство Откровения

Он приказал скафандру идти к центру зала, к тем двум предметам, которые так разожгли его любопытство: разрез, испускающий трансцедентальный свет, и некая вещь, похожая на гигантскую драгоценность, вращающаяся вокруг него. Когда Силвест добрался туда, стены зала стали передвигаться, как будто их засасывало вихревое поле этих двух объектов, как будто само пространство вдруг стало свертываться, увлекаемое крутящимся вихрем, как будто природа пространства начала меняться, приобретая черты жидкостного состояния. Его скафандр пытался сообщить ему нечто по этому поводу, он нашептывал Силвесту результаты анализа изменений субстрата, квантовые индексы перескакивали в какие-то новые вселенные. Силвест припоминал, что нечто подобное происходило и на пути к Завесе Ласкаля. Как и тогда, его ощущения представлялись ему естественными, хотя по мере приближения к гемме и ее сверкающему спутнику Силвест чувствовал, что все его существо кем-то описывается и переводится в некие символы. Потребовались часы, чтобы достигнуть геммы, и он уже стал сомневаться, что верно определил размеры зала. По мере его приближения скорость вращения геммы неуклонно сокращалась, пока не достигла нуля. Теперь с головокружительной скоростью вращались уже стены зала. Силвест откуда-то знал, что уже подошел достаточно близко, хотя размеры геммы ничуть не изменились в сравнении с теми, которые он наблюдал, увидев ее впервые. Сейчас она снова двигалась, больше всего напоминая ему детский калейдоскоп. Здесь тоже непрерывно менялись симметричные узоры, рожденные мельканием отражений цветных лучей света, но только происходило это в трех, а может быть, и в большем числе измерений. Временами гемма угрожающе метала в него стрелы и копья света, так что ему приходилось в страхе отшатываться. Однако в целом он удерживал свои позиции и даже умудрялся продвигаться вперед, в те минуты, когда гемма впадала в период относительного покоя и процесс ее изменений замедлялся. Силвест понимал, что его выживание нисколько не зависит от того, с какого расстояния его скафандр будет брать свои анализы. Такие мелочи тут значения не имели.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Кэлвин так тихо, что его голос был почти неотличим от мыслей самого Силвеста.

— А я-то надеялся, что ты просветишь меня по этому вопросу.

— Ну, извини, у меня запас озарений кончился. Разошелся за долгую жизнь.

Вольева дрейфовала в космосе.

Она не погибла при взрыве «Грусти», хотя и не успела добраться до Паучника вовремя. Зато ей удалось натянуть шлем как раз перед тем, как корпус шаттла вспыхнул, как вспыхивает крыло бабочки, коснувшись огонька свечки. Падая в гуще других обломков, Вольева перестала быть мишенью для суперсветовика. Он игнорировал ее так же, как игнорировал Паучник.

Она не могла просто умереть — это решительно было бы не в ее стиле. И хотя знала, что шансы на выживание статистически ничтожны, а то, что она делает, совершенно нелогично, она считала необходимым полностью прожить те часы, которые ей отпустила судьба. Вольева проконтролировала запасы воздуха и энергии, убедилась, что они невелики. Совсем невелики. Ведь свой скафандр она натянула наспех, думая, что он ей нужен только для того, чтобы добраться через ангар до шаттла. У нее не хватило ума подключить его к одному из модулей и подзарядиться, пока она торчала на шаттле. А ведь это подарило бы ей еще несколько дней жизни, тогда как теперь у нее оставалась лишь жалкая доля суток. И в то же время какая-то извращенность в характере мешала ей немедленно и навсегда покончить со всеми своими делами. Она знала, что сможет растянуть свои ресурсы на больший срок, если будет спать все время, когда от нее не требуется бодрствования. Конечно, придется учесть, что ей какое-то время надо быть в полном сознании.

Она запрограммировала скафандр на свободный полет и распорядилась, чтобы он разбудил ее лишь в том случае, если произойдет что-либо интересное, или — что вернее — угрожающее. И теперь, раз она проснулась, следовательно, что-то случилось.

Она спросила у скафандра: что именно?

Он ответил.

— Ч-черт! — прокомментировала она.

Оказалось, ее только что засек радар «Бесконечности». Тот же самый, который нащупал шаттл перед тем, как в ход были пущены гамма-лазеры. Луч был мощный, значит, корабль совсем близко от нее. Не более десятков тысяч километров. По такой большой, беззащитной, почти неподвижной и очень заметной цели, как Вольева, — это просто стрельба в упор.

Правда, она надеялась, что у него хватит милосердия прикончить ее каким-нибудь быстрым способом. Можно надеяться, что, каков бы этот способ ни был, это будет какая-то из систем вооружений, которые она сама разрабатывала.

Не в первый раз уже она прокляла собственную добросовестность.

Она с трудом воспользовалась бинокуляром скафандра и стала обшаривать звездное небо в том направлении, откуда пришел луч радара. Сначала она видела только звезды да черноту, но затем возник и корабль — маленький светящийся уголек, неуклонно с ней сближавшийся.

— Это не амарантянские дела, верно? В этом мы согласны?