С Садзаки же дело обстояло иначе. Этот человек явно утратил некоторые качества, присущие человеческой натуре, причем утратил почти полностью. В общении он стал сух и холоден, но это почти не бросалось в глаза.
На Йеллоустоне, в лаборатории Кэлвина, Силвест однажды имел дело с неплохо сохранившейся компьютерной системой, построенной за несколько веков до Транспросвещения, когда исследования в области искусственного интеллекта переживали расцвет. Система предназначалась для подражания человеческой речи, что́ вначале и делала, отвечая на любые вопросы с очевидной компетентностью. Но эта иллюзия исчезала после обмена первыми фразами. Вскоре становилось ясно, что машина уводит разговор в сторону, игнорируя неудобные вопросы с невозмутимостью сфинкса. С Садзаки до такой крайности не доходило, но ощущение уклончивости возникало. Она даже не казалась искусственной. Садзаки не прятал безразличие, но и не выглядел социопатом с комплексом сверхчеловека. Да и зачем бы ему отрицать собственную натуру? Триумвиру нечего было терять, и он был по-своему чужд человечеству – впрочем, как и любой другой член экипажа «Ностальгии по бесконечности».
Когда Силвест уже понял, что ему не нужно ждать допроса о причинах эмиграции на Ресургем, Садзаки обратился к кораблю, приказав разбудить Кэлвина и спроецировать его компьютерный образ в командную рубку. Сидящий в кресле с капюшоном человек появился почти тотчас. Как обычно, Кэлвин устроил короткую пантомиму «Пробуждение гения»: он потягивался, оглядывался по сторонам и при этом не выражал ни малейшего интереса к окружающему.
– Ну и когда же мы начнем? – наконец спросил он. – Когда же я войду в тебя? Чинить твое зрение, Дэн, с помощью здешней техники – просто танталовы муки. В первый раз за много лет я вспомнил, чего лишился.
– Боюсь, что не скоро, – ответил Силвест. – Это всего лишь… как бы попонятнее выразиться… пробный шурф?
– Тогда зачем понадобилось меня будить?
– Досадно в этом признаваться, но мне нужен твой совет.
Из темного коридора появились два серворобота на гусеничном ходу, с могучими «торсами», сплошь усаженными манипуляторами и датчиками. Они были абсолютно стерильны и отдраены до блеска, но казались тысячелетней рухлядью, которой место в лучшем случае в музее, а в худшем – на свалке.
– У них нет слабых мест, которые могла бы поразить чума, – сказал Силвест. – Нет частей, невидимых для невооруженного глаза. Нет ничего саморемонтирующегося, самовоспроизводящегося или изменяющего форму. Вся кибернетика управляется из точки, находящейся в километре отсюда, а связь – по оптическим кабелям. Ничто способное к самовоспроизводству не коснется их, пока мы не используем ретро-вирус Вольевой.
– Очень предусмотрительно.
– Но тонкую работу придется делать вам, – вмешался Садзаки.
Силвест поднес руку к лицу:
– Мои глаза не иммунны, Кэл, так что будь очень осторожен. Если их коснется чума…
– Уж поверь, я буду сама осторожность. – Откинув голову на спинку своего «трона», Кэлвин захохотал, точно пьяница, довольный собственной дурацкой шуткой. – Если лопнут твои глаза, даже я не смогу восстановить собственный шедевр.
– Ну, раз ты понимаешь степень риска, – к делу.
Роботы устремились к разбитой статуе ангела – телу капитана. Сейчас казалось, то, во что он превратился, не выползло из саркофага с медлительностью ледника, а рванулось струями лавы, чтобы мгновенно застыть в космическом холоде. В любом направлении, не перекрытом близкой стеной, капитан выпростался из капсулы на десятки метров. Поближе к бывшему телу новообразования имели вид цилиндров толщиной в древесный ствол; цветом они походили на ртуть, а составом – на жидкую глину с вкраплениями самоцветов. Все это поблескивало и непрестанно шевелилось, поражая своей таинственной деловитостью. Дальше, на периферии, потоки «лавы» ветвились и переплетались, образуя нечто вроде рисунка бронхов. Эта сеть на самом краю микроскопически истончалась и постепенно сливалась с «субстратом» – с самим кораблем. И все это играло дифракционными красками, как растекшаяся по воде нефть.
Серебристые роботы, казалось, растворялись в серебряном фоне. Они встали по бокам увечной криокапсулы, примерно в метре от нее. Там было очень холодно: дотронься Силвест до капсулы в любом месте, и его плоть тотчас примерзнет, чтобы вскоре стать пищей для чудовищной чумы. Перед началом операции придется согреть капитана, и тогда чума не упустит возможности резко повысить скорость трансформации. Но по-другому нельзя, ведь температура, при которой содержится капитан, сделает непригодными все инструменты, кроме самых простых.