Проступок аббата Муре. Страница любви

Мальчик в смущении шагнул вперед. Ему было не больше семи лет: толстенький, маленький, он был разряжен, как кукла. Заметив, что все смотрят на него с улыбкой, он остановился, устремив голубые удивленные глаза на Жанну.

– Иди же, – шепнула ему мать.

Вопросительно взглянув на нее, он сделал еще один шаг. То был неповоротливый мальчуган, с короткой шеей и капризно надутыми губами; он смотрел исподлобья, чуть нахмурив брови. По-видимому, он стеснялся Жанны – серьезной, бледной и одетой во все черное.

– Нужно и тебе быть полюбезнее, дитя мое, – сказала Элен дочери.

Та не двигалась с места. Жанна по-прежнему держалась за руку матери; она поглаживала пальцами ее руку между обшлагом и перчаткой. Опустив голову, она ожидала приближения Люсьена с тревожным видом нелюдимой и нервной девочки, готовой спастись бегством, если ее захотят приласкать. Однако, когда мать слегка подтолкнула ее, она в свою очередь сделала шаг вперед.

– Мадемуазель, вам придется поцеловать его, – сказала, смеясь, госпожа Деберль. – Дамам всегда приходится с ним брать на себя первый шаг… Какой же ты дурачок!

– Поцелуй его, Жанна, – сказала Элен.

Девочка подняла глаза на мать, потом, как бы смягченная растерянным видом мальчугана, посмотрела на его славное, смущенное личико и вдруг улыбнулась нежной, очаровательной улыбкой. Ее лицо просветлело под внезапным наплывом сильного внутреннего волнения.

– Охотно, мама, – прошептала она.

И, взяв Люсьена за плечи, почти приподняв его, она крепко поцеловала его в обе щеки. Тогда и он наконец поцеловал ее.

– Давно бы так! – воскликнули присутствующие.

Элен раскланялась и направилась к двери, сопровождаемая госпожой Деберль.

– Прошу вас, сударыня, – сказала она, – передайте мою глубокую благодарность вашему супругу… Он избавил меня той ночью от смертельной тревоги.

– Значит, Анри нет дома? – прервал ее господин Летелье.

– Нет, он вернется поздно, – ответила Жюльетта.

И, видя, что мадемуазель Орели встает, намереваясь выйти вместе с Элен, она добавила:

– Вы ведь остаетесь обедать с нами. Мы уговорились.

Старая дева, каждую субботу дожидавшаяся этого приглашения, решилась снять шаль и шляпу. В гостиной было нестерпимо душно. Господин Летелье только что открыл окно и неподвижно стоял перед ним, внимательно рассматривая куст сирени, уже начинавший пускать почки. Полина играла с Люсьеном, бегая с ним между стульев и кресел, стоявших в беспорядке после гостей.

На пороге госпожа Деберль протянула Элен руку жестом, полным дружеского чистосердечия.

– Позвольте мне… – сказала она. – Мой муж говорил мне о вас, я почувствовала симпатию к вам. Ваше горе, ваше одиночество… Словом, я счастлива, что познакомилась с вами, и надеюсь, что наши отношения на этом не прервутся.

– Обещаю вам это и благодарю вас, – ответила Элен, растроганная таким порывом чувств со стороны дамы, показавшейся ей несколько сумасбродной.

Они глядели друг на друга, не разнимая рук, улыбаясь. Жюльетта ласковым голосом открыла причину своего внезапного дружеского расположения:

– Вы так красивы! Вас нельзя не полюбить.

Элен весело рассмеялась: ее красота не тревожила ее душевного покоя. Она позвала Жанну, внимательно следившую взглядом за играми Люсьена и Полины. Но госпожа Деберль еще на минуту задержала девочку.

– Вы ведь теперь друзья, попрощайтесь же! – сказала она.

И дети кончиками пальцев послали друг другу воздушный поцелуй.

III

По вторникам у Элен обедали господин Рамбо и аббат Жув. В начале ее вдовства они с дружеской бесцеремонностью приходили незваные и садились за стол, чтобы хоть раз в неделю нарушить уединение, в котором она жила. Потом эти обеды по вторникам сделались твердо установленным правилом. Участники их встречались, словно по обязанности, ровно в семь часов, всегда с той же спокойной радостью.

В этот вторник Элен, не желая упустить последние лучи заката, сидела у окна за шитьем в ожидании своих гостей. Она проводила здесь дни в сладостно-тихом покое. На этих высотах шумы города замирали. Элен любила эту просторную комнату, такую безмятежную, с ее буржуазной роскошью, палисандровой мебелью и синим бархатом обивки. Когда ее друзья, взяв на себя все хлопоты, устроили ее здесь, она первые недели страдала от несколько аляповатой роскоши, в которой господин Рамбо исчерпал свой идеал художественности и комфорта, к искреннему восхищению аббата, отступившего перед непосильной для него задачей; но в конце концов Элен стала чувствовать себя очень счастливой в этой обстановке, ощущая во всех вещах что-то крепкое и простое, как ее собственное сердце. Тяжелые портьеры, темная массивная мебель усугубляли ее спокойствие.

Единственным развлечением, которое Элен позволяла себе в долгие часы работы, было бросить порою взгляд на обширный горизонт, на громаду Парижа, расстилавшего перед ней волнующееся море своих крыш. Из ее уединенного уголка открывалась эта безбрежность.

– Мне больше ничего уже не видно, мама, – сказала Жанна, сидевшая рядом с ней на скамеечке.