– Вы оба как с луны свалились. Мальчишка пропал. Русые волосы, чёрный балахон, рыжие кроссовки. Его фотографию на каждом столбе налепили. Правда, что ли, не видели?
– Видел, – сглотнул Коля, – только не листовки, а этого дурака малолетнего. Он у меня на лестнице ночевал, пока я его не турнул. Правильно Машка говорила, в полицию надо было звонить.
В этот момент из дальнего подъезда, громко хлопнув дверью, показалась растрёпанная старуха с доверху наполненным мусорным ведром.
– Сама после инсульта, а всё туда же, – вполголоса сказала одна из бабулек, сидящая на скамейке, затем громко крикнула вслед: – Что-то тебя давно не видно! Глянь, и не здоровается! Ксанка!
Старуха замерла на полпути, развернулась и заторопилась к приятельницам, шаркая стоптанными тапками по асфальту.
– Ты чего, Ксан, у тебя ж внук приехал. Он бы и вынес.
– Вынес бы, да не туда! – доковыляв до подруг, старуха сходу вывалила содержимое на голову одной из соседок. Та взвизгнула, суетно отряхиваясь от картофельных очисток и яичной скорлупы, запутавшихся в редких кудрявых волосах.
– Совсем спятила?!
– Подруга называется! Позавидовала, значит, что нам квартиру дают, а не тебе? Пошла и накляузничала? А что получила-то? Нам шиш с маслом и самой шиш? Никому и ни себе. Довольна теперь? А Петька мой из-за тебя с инфарктом тогда слег! Гадина ты! Гадина такая! Как ты мне тридцать лет в глаза смотрела?!
Отбросив ведро, старуха попыталась вцепиться в седые космы соседки. Та взвыла от боли и неожиданности.
– Вы чего, клячи, с ума посходили? – выкрикнул Иваныч.
– Пошли, пока они там друг друга не поубивали, – Коля отбросил сигарету и поспешил к раздухарившимся старушкам.
Павел с Иванычем кинулись следом.
12
– Дуры старые! – Коля переступил порог мастерской, приложив к губам располосованный стеклом палец. Следом зашли Иваныч и Павел. Промыв рану, Коля вытащил из аптечки пластырь:
– Это ж надо было так на её мусоре навернуться! Охренеть, не встать!
– Совсем бабы очумели! Фух, аж в горле пересохло, – выдохнул Иваныч. – У вас попить есть?
– В холодильнике лимонад оставался. Заодно мне налей. Там кружки наверху, можешь синюю взять.
Иваныч открыл маленькую дверцу и, сглотнув, на секунду застыл: его взгляд привлекла отнюдь не газировка. Он обернулся и, увидев, что парни заняты каждый своим делом, аккуратно извлёк из холодильника бутылку «Хортицы», взял кружки и быстро разлил остатки, намётанным глазом разделив спиртное на три равные части.
– Иваныч! Совсем обалдел? – недовольно воскликнул Коля.
– Всё одно початая. Я ж говорю: пить охота!
– Ну, так пить, а не выпить! Ещё и в такую жару!
– Да брось, тут всего ничего. Не одному же!
– Отвали! И так работы до жопы.
– Паш? – окликнул Иваныч, ища поддержки. Тот отмахнулся.
– А он в завязке, на него не рассчитывай, – ехидно улыбнулся Коля, не скрывая издёвки. – Ты ж знаешь, если он водку распечатает, потом не остановится.
– Ты ещё не начинай, – буркнул Павел.
Иваныч с горечью покосился на кружки:
– Ну, не обратно же её… – досадливо махнув рукой, он слил всё в одну и залпом проглотил содержимое. – Я же говорил: чёрт-те что в последнее время творится, а вы не верили!
– Ты о чём? – поинтересовался Коля.
– Да эти две клуши лучшими подругами были. Сколько помню, даже не ссорились толком. Так, разве гундели иногда по-бабски. А тут сцепились, как из ума выжили.
– Зато будет старушкам что мусолить ближайший месяц, – вставил Павел.
– Всё равно, ненормально это. Нутром чую, не обошлось без плешивого. Говорят, Ксанка к нему захаживала, баба любопытная.
– Ты про Эосфора, что ли? – уточнил Коля.
– Ну да. Дурной он человек, и имя у него дурное.
– Псевдоним, стопудово. Я тут…
– Может, и псевдоним, – перебил Иваныч, теребя в руках пустую кружку. – Только всё одно – плохое имя. Ты хоть знаешь, кто такой Эосфор? У греков, между прочим, это божество утренней звезды, а в курсе, как он же – на латыни?
– А Иваныч у нас ещё и полиглот, – Павел взял сотовый со стола.
– На латыни Эосфор – это Люцифер, – не обратив внимания на ехидное замечание, закончил собеседник.