Простые истории

Омут. Черный, противный, до боли знакомый омут, свой, родной. «Что ты делаешь?» – голос совести? Матери? «Что ты делаешь со своей жизнью? Пьешь? Лучше бы пил. Молчишь? Все молчат, и все знают».

Так оно и было. Иоганн это знал и пользовался молчанием тех, кто был ему ближе всех по крови; до разговоров остальных дела ему не было, на них он научился не обращать внимания, пропускать мимо ушей.

– Завязывал бы сыночек, – ласково, робко просила его мать. – Ведь пропадешь.

– Все в порядке, у меня все под контролем, – отвечал он ей, и пока действительно, может и не во всем, но контролировал ситуацию, а хотел бы ее отпустить.

Хотел, но не мог, понимал, к чему все приведет, слышал, как кричит, надрывается в голос инстинкт самосохранения. Видно, в папашу пошел. Слаб человек. Слаб и живуч.

Если бы только ему удалось выключить совесть…

Не на миг, не на минуты, не на часы, а так – чтобы навсегда, на всю жизнь. Оставить все в прошлом и забыть.

«Я тебя прошу, сын…»

«Как ты меня уже достал!..»

«Что ты сказал? Повтори!»

«Ничего я не говорил. Тебе послышалось».

«Не ожидал такого от родного сына. Оказывается, змею на груди пригрел… Неужели откажешь в последней просьбе?.. Сын… Всего-то и надо…»

Но Иоганн не мог даже поговорить с кем-нибудь об этом, и молчание, и страшная, откровенная в своем обнажении жизни картинка происходящего, сцепившись вместе, разрывали голову, сердце, не давали дышать.

?

– Я хочу в туалет, – в очередной раз попросил отец, хотя с последней их совместной ходки не прошло и получаса. Самостоятельно ходить отец уже не мог – метастазы распространились по всему организму, проникли в спину, мозг, а потому обходился уткой или памперсами, но, когда Иоганн был дома, старался поддерживать бойцовский дух.

– Ничего, я уже лучше хожу, правда?

– Ты молодец, папа. Смотри, встал с кресла сам, идешь, не первый уже раз, тебе и вправду становится лучше, – поддержал отца Иоганн, принимая почти всю тяжесть тела на свои плечи.

– Мне бы только туалет снова самостоятельно освоить, не хочу быть вам с матерью обузой, да и Дашке на все это глядеть не надо. Семья ее еще впереди ждет, муж. Да и тебе приятного мало.

– Все нормально, папа. Пойдем.

И так изо дня в день. Снова и снова. Подъем, туалет, обтирание, кормление, туалет, укладка, смена белья, снова обтирание, кормление, в хорошие дни путешествие на своих двоих до туалета, в плохие – с кровати до ближайшего кресла, со всех сторон обложенного подушками и все равно неудобного, болезненного, не держащего рассыпающуюся в безволии спину.

Основная нагрузка, конечно, ложилась на мать, хотя Иоганн с Дашкой старались помогать, чем могли. Он больше, так как договорился с матерью сестру ограждать, беречь, все-таки выпускной класс, девчонка, девочка, не надо бы ей видеть такое. И все же Иоганн не раз думал о том, почему отец, когда еще мог, не сделал что-нибудь решительное, не избавил бы мать от всего этого.

?

– Устали вы от меня, наверное? Не говори, я знаю, что устали, чувствую. Но вот поверишь, вдруг так пожить захотелось, хоть так. А может, я еще и поживу?.. На Дашкиной свадьбе побуду или на твоей? Но ты не торопись, семья – это дело серьезное. Здесь промахнуться легко. Сходим? Не хочется в памперс. Надоело, как маленький, а так вроде себя человеком чувствуешь. С тобой можно. Мать жалко. Ты держись. Ты теперь у нее за главного мужчину. Опора и надежда. Не подведи меня.

Отец еще много чего говорил Иоганну, не слушая ответа. Да и не нужен был ему ответ, чужие слова раздражали, плохо доходили до разума, приходилось переспрашивать, а это было горько и неприятно. Впрочем, важнее разговоров для отца было присутствие другого человека рядом. В последние месяцы он до физической боли, до припадков боялся одиночества, бредил. Оставаясь один, паниковал. Ему все казалось, что кто-то ходит по квартире, кто-то хочет его куда-то забрать.

– Не поеду в больницу больше, так и знайте. Лучше меня здесь отравите. Умирать хочу дома.

– Чего ты, успокойся, кто тебя возьмет? Кому ты там нужен?

– Не скажи.

Обычный разговор в последние дни. И еще:

– Дожить бы до весны. Травку зеленую бы увидеть.

Или

– Не доживу, наверное, как могилу копать будут? В мерзлую землю нехорошо. Земля тяжелая.

– Мертвым все равно.

– Это да. Но вам же хоронить, поминки опять же. Свете позвонить не забудь, сам, только матери не говори. Все-таки мы с ней два года прожили, не по-человечески как-то не сказать.

– Позвоню.

– А Дашка как учится? Говорит, что хорошо все. Врет, наверное?

– Да нет, все в порядке.

– Ты следи. Баба из нее растет с характером, приглядывай за ней, как брат. Хотя куда тебе.

– Ладно. Я понимаю.