Большинство надгробий поставлено или мужем-врачом жене и другим членам семьи, или мужу-врачу его женой. Редко заботу вдовы о могиле почившего разделяют дети: может быть, они еще совсем малы; может быть, судьба забросила их так далеко, что они и не знают о смерти отца. Надгробий, поставленных родителями сыну, мало, и это вполне естественно. Имеется три надписи, поставленных братьями (две — совместно со вдовами покойных). Одна из них очень интересна потому, что позволяет заглянуть в жизнь рабской семьи, из которой вышли оба брата; оба, по-видимому, врачи. Гласит она так: "Л. Лелий Сальвий, отпущенник Лелия Церена, врач, прожил 31 год. Брат, Сект Апулей Сотер, поставил на свои средства". Второе имя отпущенника — это всегда родовое имя хозяина, отпустившего на волю своего раба. Хозяин Сальвия принадлежал к роду Лелиев; брат Сальвия, Сотер, при имени которого слово «отпущенник» не стоит, родился свободным от отца, которого освободил хозяин из рода Апулеев. Сальвия, видимо, когда отец еще был рабом, продали Лелиям, в доме которых он и получил свободу.
Как лечили эти люди и где получили они свое медицинское образование?
Среди врачей, практиковавших в пестром мире столичной и италийской бедноты, были, конечно, как и среди модных врачей высшего света, шарлатаны и даже преступники. Сапожник Федра, о котором упомянуто было выше, лечил, конечно, плохо. Есть одна надпись с очень знаменательными словами: "Я прославлен искусством, которое еще облагородила моя честность". Честность, видимо, не всегда сочеталась с профессией врача. Цицерон бросил одному подсудимому обвинение в том, что отец его уморил ряд лиц, ему неугодных, с помощью врача. Бабка обвиняемого отказалась лечиться у этого врача, потому что "от его лечения она потеряла всех своих". Можно думать, однако, что большинство врачей лечило хорошо и добросовестно; иначе трудно объяснить, откуда у них тот достаток, о котором неоспоримо свидетельствуют надписи. Чтобы обеспечить себе практику, врач должен был относиться к больному с величайшим вниманием, просиживать над ним часами, ломая голову на тем, как поставить его на ноги. Он создавал свое благосостояние действительно "трудом и заботой". Если он не сумел справиться с болезнью и неудачи постигали его и раз, и другой, и третий, то к нему переставали обращаться, и призрак голодной жизни становился для него ощутительно-грозным. Трудно представить себе работу более нервную и жизнь более беспокойную, чем жизнь врача, и не только начинающего. Уже создав себе добрую славу, он не смел успокоиться и считать свое положение прочным: несколько промахов, какая-то небрежность, подмеченная больным или его семьей, — и репутация его рушилась. Чтобы жить и утвердиться в жизни врачу, надо было стать хорошим врачом, и у нас есть надписи, свидетельствующие о хорошем лечении: "врачу за его заслуги"; "врачу Евтихиону в память его заслуг"; "Евтиху, отпущеннику и врачу достойнейшему".
Мы ничего не знаем о том, как и чем лечили эти "достойнейшие врачи", но можно думать, что они в значительной степени пользовались домашними средствами, отварами и настойками, давно принятыми в народной медицине. Нечего было пускать пыль в глаза бедному ремесленнику, лежавшему в жалкой каморке за своей мастерской, предписывая ему всякие заморские и дорогие средства: у больного не было на них денег. А такие лекарства, как свекольный или редечный сок и настойки на гранатах или на ягодах черного мирта были вполне доступны и весьма эффективны.
Где и как обучался врач, раб или отпущенник, у кого приобретал он медицинские знания? Государственное обучение медицине началось только с III в. н. э., до этого времени обучение было частным и бесконтрольным. Опытный врач окружал себя учениками и помощниками, которые сопровождали его при посещении больных и которых он наставлял во врачебном деле преимущественно на практике. Марциал в шутку писал, что, когда он слегка занемог и его пришел навестить врач Симмах, то после того как его перещупали все его ученики, от прикосновения сотни ледяных рук он схватил настоящую простуду. Среди учеников Симмаха были несомненно и рабы: хозяин, заметив среди своих рабов способного и грамотного юношу, посылал его в науку к кому-нибудь из знакомых врачей. Какой доход приносил иногда хозяину обучавшийся медицине раб, можно судить по тому, что Эрот Мерула, глазной врач в маленьком городке, откупился на свободу за 50 тыс. сестерций. Иногда врач, опытный и состоятельный, намечал себе ученика среди своих рабов; может быть, благодарные надписи патронам-благодетелям, приведенные выше, были сделаны именно учениками. Часты были случаи, когда отец-врач учил сына своему искусству, заставляя его помогать при лечении больных. Наследование сыном профессии отца — дело обычное и естественное; легко представить себе существование семей, где медицинские знания передавались по наследству.