Простые люди древней Италии

Мы говорили уже, что в многоэтажных римских инсулах кухонь с очагом не было, как не было их и в маленьких помпейских квартирках и в ремесленных мастерских. Отведать горячей похлебки и поесть свежих, еще не остывших лепешек бедному люду только и можно было, что в харчевне. Этим и объясняется такое количество харчевен в Помпеях, причем находятся они главным образом на тех улицах, где была сосредоточена ремесленная и торговая жизнь и где жила преимущественно беднота: на улице Изобилия и на Стабиевой, поближе к Стабиевым воротам. В аристократических кварталах города (ул. Меркурия, ул. Фавна) их почти нет. Уже одно это определяет социальное лицо посетителей харчевен. Бедняк не только мог здесь поесть; его ждали и нехитрые развлечения: он мог послушать музыку (надо думать, скверную), поглядеть на танцы; иногда он и сам пускался в пляс, как вилик Горация, вздыхавший в сабинской глуши о прелестях жизни в Риме. Люди, которым негде было преклонить голову, могли здесь переночевать. Харчевня была местом приятельских встреч, веселой выпивки, дружеской, ничем не стесняемой беседы, причем беседа эта могла касаться не только недавних гладиаторских игр или приглянувшейся красотки, но и вопросов гораздо более серьезных. В Помпеях недалеко от городских ворот находился постоялый двор с харчевней и недалеко от него оказались надписи, в которых погонщики мулов выставляли в эдилы Пансу, а в дуумвиры Юлия Полибия. Кандидатура обоих обсуждалась, видимо, всем скопом погонщиков, а местом обсуждений был, конечно, этот постоялый двор, служивший стоянкой людям, занимавшимся извозом. Харчевни могли при случае превращаться, говоря современным языком, в политические клубы. И этим, по всей вероятности, объясняются те императорские эдикты, которые ограничивали торговлю этих заведений.

Запреты эти начались с императора Тиберия, отдавшего эдилам распоряжение, чтобы в харчевнях не продавали даже "кондитерских изделий", т. е. лепешек и блинчиков. Клавдий, по сообщению Диона Кассия, закрыл кабачки, где собирались и выпивали люди, и запретил харчевникам торговать мясными блюдами и продавать горячую воду (она была необходима для изготовления любимейшего древнего грога — смеси с вином). Нерон запретил торговать всякими кушаньями, кроме овощных (включая сюда всякие виды бобовых). По мнению Светония, и Тиберий, и Нерон стремились обуздать роскошь; смешно, однако, считать приютом роскоши харчевни, где питалось за гроши простонародье. Причина была, конечно, в другом: императоры боялись, что эти заведения могут стать центрами противоправительственной агитации. В цирке, в амфитеатре, в термах собиралась масса самого разнообразного народа; в кабачках и харчевнях сходилась небольшая компания, которая могла быстро превратиться в кружок друзей-единомышленников. Императорская власть боялась заговоров и готова была подозревать их всюду — страшны оказались и кабачки.

Трудно предполагать, чтобы все эти запретительные меры приводили к какому-нибудь результату, кроме недовольства и озлобления. Самая повторность распоряжений заставляет думать, что их всячески обходили, сводя на нет. Сенека пишет, что в банях на все лады выкликают свой товар: лепешки, печенье и колбасы — "прислужники из харчевен". Если этой едой торговали в разнос, то, конечно, тайком и тишком можно было поесть ее и в харчевне, заслонясь миской с бобами. Императорские распоряжения оказались мертвой буквой: требования жизни были сильнее всяких указов и запретов. Для бедного трудового люда, невзыскательного ни в еде, ни в удовольствиях, харчевня была местом, где он ел, отдыхал, развлекался, шутил, разговаривал. Пусть хозяин и был плутом — его заведение все-таки было приятнейшим местом для утомленного путника, для усталого и проголодавшегося работника, для задерганного, улучившего свободную минутку раба. Современники поносили харчевников; издали виднее — сейчас можно увидеть, какую добрую службу служили они своим посетителям, всей трудовой и бедной Италии.