Простые слова

Голоса. Глухие и громкие, долгожданные и мерзкие – всё в кучу. От одних липкая тьма вмиг становится нежной и мягкой, как пуховая перина. Другие миллиардом острых иголок впиваются в кожу.

Меня трясёт. Нет, не от холода и уже не от страха. Просто чудится, что меня постоянно куда-то несут. Въедливый запах туалетной воды наконец сменяется ароматом прелой листвы. Затхлый воздух чужой спальни – порывистым сентябрьским ветром. Щеки́ то и дело касается чьё-то тёплое дыхание, немного робкое и осторожное. А бойкое биение чужого сердца под ухом и уютное тепло успокаивают, безмолвно обещая, что всё будет хорошо.

 Я слышу шёпот, но никак не разберу слов. Такие простые и нужные, они заглушаются шумом двигателя и писком домофона. Упрямо пытаюсь очнуться, но сознание вновь и вновь убегает прочь.

Я просыпаюсь под утро, когда тонкий, прозрачно-золотистый лучик, игриво заглянувший в комнату, без стеснения разгоняет мою тьму. Но вместе со светом возвращается страх. Калейдоскоп поганых воспоминаний кружит голову: рожа Булатова, моё запоздалое осознание собственного идиотизма, бессмысленные мольбы о помощи, грубость жилистых рук и хлёсткие удары оскорблений.

Я так хотела сбежать! Но с каждой минутой становилась слабее.

До дрожи в пальцах боялась потерять себя! Но видимо, потеряла.

С ужасом приходит понимание, что всё ещё лежу в кровати. Тело ломит, а чугунная тяжесть тисками сдавливает голову. Неужели Булатов добился своего, воспользовавшись моей уязвимостью?

Проклинаю этот никчёмный солнечный свет и что есть силы закрываю глаза. Лучше тьма, чем позорная реальность. Дура! Какая же я, чёрт побери, дура!

Запоздалые слёзы умывают лицо, серной кислотой разъедая кожу. Мысли застревают в паутине жалости к само́й себе. А ещё долбанный страх, разрастается до размеров Вселенной, и без остатка подчиняет своей власти. Но вот незадача: притянутая за уши чернота лишь сильней распаляет мою горечь.

Я снова впускаю в свою темноту пугливый лучик света. Мы с ним похожи: оба одиноки, оба не отличаемся смелостью, мечтаем заменить кому-то солнце, но вечно сбиваемся с пути, натыкаясь на мрачные закоулки жизни. Я больше так не хочу!

Тянусь к лицу, чтобы смахнуть с него тихие слёзы, и уговариваю себя встать, но чувствую, как лёгкая оторопь сковывает тело. Изумлённо зависаю взглядом на рукаве толстовки, что бережно согревала меня всё это время. Её чёрная, плотная ткань мгновенно пробуждает новую порцию воспоминаний: мне видится Сава, но не один. С ним рядом Смирнова. Похожая толстовка, тяжёлый взгляд и ласковый шёпот на ушко. Не мне.

Становится наплевать на слёзы: какой смысл их прятать, если рыдает душа. Яро кусаю костяшку указательного пальца и чувствую, как безудержная ревность с новой силой холодит сердце. Вот, наверно, Ветров посмеётся, узнав, сколько глупостей я совершила из-за него. Впрочем, ему всё равно, правда?

Дабы отвлечься, пересчитываю на подвесном потолке светильники. Маленькие, круглые, они один в один как у нас дома. Точнее, как в комнате Ветрова.

 Проклятие! Я снова думаю о нём. Вспоминаю, как сама отдала Саву Смирновой. Это она сейчас целует его и шепчет глупости, игриво обводит узоры на шее и крепко держит за руку. Не стесняется. Не стыдится. Просто ловит каждое мгновение рядом и наслаждается счастьем. Моим счастьем!

Зажмурившись, мотаю головой. Как больно! Как невыносимо горько плачет душа. Столько ошибок! Столько несказанных слов! А теперь слишком поздно. Теперь Ветрову впору обходить меня стороной и тыкать пальцем. Спасибо Булатову – навсегда втоптал моё имя в грязь.

Задыхаясь от слёз, пытаюсь сесть. Наплевать на гудящие мышцы – боль от разбитого сердца в разы мощнее. Поджимаю колени к груди и, неистово обняв их руками, открываю глаза. Сквозь дымку спутанного сознания не сразу понимаю, где нахожусь.

Я дома! В комнате Ветрова. И эта чёрная толстовка на мне – его. Сам же Сава сидит на полу и, навалившись на кровать, спит. Крепко. Безмятежно. Как верный пёс в ногах хозяина.

Ничего не понимаю. Как? Почему? Зачем? Но будить парня, чтобы потешить своё любопытство, не спешу. Боюсь, что проснувшись, он снова станет далёким и чужим. Пусть сонный, но хотя бы на несколько минут только мой.

 Смотрю на него, затаив дыхание, и никак не могу понять, почему раньше не видела Саву таким: особенным, необычайно красивым, мужественным, сильным. Кончики пальцев горят огнём от желания притронуться к его щеке, вновь ощутить тепло терпкой кожи, неспешно прогуляться по запутанному лабиринту тату, провести по жёстким, непослушным волосам и с силой сжать их, притянув Ветрова к себе ближе, чтобы, вконец обезумев, прильнуть губами к его губам. Нежным. Жадным. Ненасытным. Наполнить лёгкие его запахом и навсегда сохранить в памяти его вкус.