Простые смертные

Одной из обязанностей Клары – а она, едва поправившись, снова вернулась к своим обязанностям – было относить свежие яйца в дома наиболее уважаемых людей поместья: управляющего, кузнеца и священника. Тем временем уже наступил 1812 год. Однажды утром, подав Василисе Косковой корзинку с яйцами на пороге кухни, я, страшно смущаясь, спросила у нее: правда ли, что я встречусь в раю со своими умершими сестренками? Жену священника мой вопрос застал врасплох – во-первых, она, видимо, считала меня немой, а тут я вдруг заговорила, а во-вторых, вопрос, с ее точки зрения, был настолько элементарным, что она растерялась и стала спрашивать, разве я не посещаю церковь хотя бы по воскресеньям и не слушаю проповеди отца Дмитрия? Я объяснила, что мне мешают туда ходить мальчишки, которые щиплют меня за руки и дергают за волосы; они хотят, чтобы я перестала слушать Слово Божье, а мне самой очень хотелось бы послушать про жизнь Иисуса. Да, разумеется, я самым подлым образом воспользовалась собственным богатым опытом и знаниями и стала манипулировать несчастной одинокой женщиной, стараясь вызвать ее жалость и доверие; но у меня попросту не было выхода: иначе мне и в дальнейшем светила жизнь, полная тяжкого тупого труда, рабства и леденящего зимнего холода, который, как говорили в деревне, «пробирает до печенок». Василиса попалась на мою удочку; она провела меня на кухню, усадила и стала рассказывать, как Иисус Христос явился на землю в образе человеческом, дабы дать нам, грешникам, возможность отправиться после смерти в Рай, если мы будем молиться и вести себя, как подобает добрым христианам.

Я с серьезным видом кивала, слушая ее, а потом поблагодарила и спросила, действительно ли Косковы приехали из самого Петербурга. Тут Василиса окончательно разговорилась и вскоре уже вспоминала оперный театр, Аничков дворец, балы в день именин архиепископа, фейерверки на балу у какой-то графини и так далее. Я несколько раз говорила, что мне пора идти, что мать побьет меня за то, что я так задержалась, но Василиса все не умолкала. А в следующий раз, когда я принесла яйца, она напоила меня настоящим чаем из самовара и угостила абрикосовым вареньем. Ничего подобного я никогда не пробовала и решила, что это и есть нектар. А уже через несколько дней она, меланхоличная жена еще более меланхоличного священника, уже обсуждала со мной, крепостной девчонкой, свои личные проблемы и разочарования. Маленькая Клара слушала ее с мудростью, значительно превосходившей возраст любого восьмилетнего ребенка. И в один прекрасный день я решила рискнуть: рассказала Василисе о волшебном сне, который мне якобы приснился. Я с воодушевлением описала ей даму с молочно-белой кожей и доброй улыбкой, скрывающей лицо под синей вуалью. Эта дама неожиданно появилась в нашей жалкой избушке, где жили мы с матерью, и велела мне непременно учиться читать и писать, чтобы впоследствии иметь возможность передать послание ее сына другим крепостным. Но самое странное, продолжала выдумывать я, эта добрая женщина говорила на каком-то странном языке, которого я не знала, но почему-то все поняла, и каждое ее слово навсегда запало мне в душу.

Ну, госпожа Василиса Коскова, о чем это вам рассказывала маленькая крепостная девочка?

* * *

Хотя муж Василисы, священник Дмитрий Николаевич, был очень доволен тем, что нервы его жены значительно успокоились в результате душеспасительных бесед со мной, его все же беспокоило, что к ней в очередной раз «присосался» кто-то из «этих хитрых крестьян». В итоге он отвел меня в церковь, когда там никого не было, и решил хорошенько расспросить. Я старательно изображала смущение и растерянность – еще бы, ведь на меня обратил внимание такой значительный человек! – и всячески подталкивала Дмитрия Николаевича к тому, чтобы он поверил: перед ним дитя, которому судьбой уготовано особое, куда более высокое, место в жизни, и именно он обязан об этом позаботиться. Он задал мне множество вопросов о моем «сне». Могу ли я подробно описать ту «даму»? Я описала: темные волосы, прелестная улыбка, голубая вуаль – не белая, не красная, а ярко-голубая, как летнее небо. Отец Дмитрий попросил меня повторить те «странные слова», которые она мне «говорила». Маленькая Клара нахмурилась и, страшно стесняясь, призналась, что эти слова звучали не по-русски. Да-да, сказал отец Дмитрий, жена уже говорила об этом, но все же не могу ли я припомнить хоть что-то из слов «дамы»? Клара закрыла глаза и процитировала на греческом из Евангелия от Матфея 19:14: Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне; ибо таковых есть Царство Небесное.

Священник от изумления разинул рот и вытаращил глаза.

А я, перепугавшись и дрожа как осиновый лист, спросила: уж не значат ли эти слова что-либо дурное?

Моя совесть была чиста. Я чувствовала себя отнюдь не паразитом, а эпифитом[248].