Простые смертные

…но возродилась я в жутком гнезде из тряпья и гнилой соломы в теле девочки, сгоравшей от лихорадки. Ее кровь пили комары и вши, она была страшно ослаблена и заражена всевозможными желудочно-кишечными паразитами. Корь расправилась с душой маленькой Клары, предоставив мне новое тело, но прошло еще три дня, прежде чем я сумела психологически оправиться и правильно оценить свое нынешнее окружение. Восьмилетняя Клара была собственностью помещика Кирилла Андреевича Береновского, который, впрочем, в своем имении вовсе не жил. Его поместье Оборино было расположено в живописной петле, образованной излучиной реки Камы – в Пермской губернии России. Береновский приезжал на землю своих предков примерно раз в год, каждый раз пугая местных чиновников; он охотился, насиловал девушек и требовал от управляющего все более жесткого обращения с крепостными, поскольку деньги помещику нужны были немалые. Управляющий старался вовсю, высасывая из крестьян последние соки, так что жилось крепостным и их детям несладко. Но жизнь маленькой Клары была особенно несчастливой даже по меркам того времени. Ее отца убил бык, а мать, еще молодая женщина, превратилась в развалину в результате бесконечной череды беременностей и родов, тяжелой крестьянской работы и пристрастия к самогону, который в деревне называли «тошниловкой». Клара стала ее последним ребенком; она была самой жалкой и самой слабенькой из девяти детей, родившихся в этой семье. Три ее сестренки еще в раннем детстве умерли от болезней, двух других, когда они чуть подросли, отправили на фабрику в Екатеринбург отрабатывать долги Береновского, а троих братьев Клары забрили в солдаты и отправили в императорскую армию как раз вовремя, чтобы они успели пасть под Эйлау[245]. Внезапное выздоровление Клары, находившейся при смерти, было воспринято семьей с безрадостным фатализмом. Для Лукаса Маринуса, хирурга и ученого, возрождение в этой вонючей крысиной норе, где люди от голода иной раз готовы были съесть друг друга, было поистине падением на самое дно, и теперь его жизнь должна была стать новым долгим, полным судорожных, почти истерических, усилий карабканьем вверх по социальной лестнице, причем в женском теле, что в России начала XIX века было почти невозможно. Я тогда еще не владела особыми психозотерическими навыками, которые могли бы ускорить это восхождение. Так что Кларе оставалась только Русская православная церковь.

Тамошний батюшка Дмитрий Николаевич Косков был уроженцем Санкт-Петербурга; именно он крестил, женил и хоронил всех четырехсот крепостных Береновского и три десятка «вольных», проживавших в Оборино. Он же, разумеется, читал прихожанам проповеди. Дмитрий и его жена Василиса проживали в покосившемся домишке, окна которого смотрели на реку. Косковы приехали в Оборино за десять лет до моего возрождения в теле Клары; тогда они были молоды и полны филантропического рвения; им страшно хотелось хоть чем-то помочь крестьянам, хоть как-то облегчить их невыносимую жизнь, наполненную бесконечной тяжелой работой и скотством, столь свойственным Дикому Востоку[246]. Василиса Коскова безмерно страдала из-за невозможности иметь детей и была убеждена в том, что из-за этого весь свет над ней смеется. Ее единственными друзьями в Оборино были книги; книги умели с ней говорить, но, увы, не умели слушать. Ennui[247] Дмитрия Коскова имела примерно тот же корень; кроме того, он каждый день и час проклинал себя за то, что потерял возможность служить церкви в Санкт-Петербурге, где и его жена, и его карьера, как ему казалось, процветали бы. Он ежегодно просил церковные власти предоставить ему приход, несколько более близкий к цивилизации, но все его просьбы оставались без ответа. Он, как мы бы сказали сегодня, попросту «выпал из обоймы». Дмитрий понимал, что у него есть Бог, но никак не мог понять, почему Бог приговорил его и Василису жить на самом дне того болота предрассудков, злобы и греха, которое буквально затопило Оборино при Береновском. Впрочем, самого Береновского это ничуть не заботило; он вообще больше интересовался здоровьем своих гончих, чем благополучием своих крепостных.

А вот маленькой Кларе, то есть мне в ее теле, Косковы представлялись поистине идеалом.

* * *