Простые вещи

Моё внедрение в этот относительно новый для меня мир изменило здесь всё и сразу, заставив каждого на несколько коротких мгновений отложить свою мимолётную рутину, и обратить свои взоры в мою сторону. Они все прекрасно понимали, кто сейчас будет проходить по этому коридору и за что меня стоит ненавидеть. Это знали абсолютно все: от совсем маленьких и глупых семиклассников до злых и матёрых выпускников, которые пропитались ненавистью ко мне больше остальных. Образовалась немая сцена, которая, по моему сценарию, должна была смениться уверенным, чётким и ясным действием с моей стороны. Но всё оказалось куда сложнее, чем представлялось моей голове. Мои худые ручонки задрожали, ноги стали неаккуратно подкашиваться, а огромные зрачки беспорядочно бегать из стороны в сторону, пытаясь спрятаться от такого количества желчи.

В этой ситуации было непозволительно думать головой, нужно было просто слепо следовать вперёд, перебирая дрожащими ногами, всё ближе и ближе приближаясь к заветному кабинету. Никаких мыслей, просто идти вперёд…

Казалось, что время остановилось, потеряло всякий смысл, но я старался не думать об этом и просто продолжал идти в самый конец коридора, где находился нужный мне двести десятый кабинет.

Мой взгляд невольно остановился на моих одноклассниках, которые как обычно, находились около аудитории, и все как один, смотрели на меня дикими презирающими глазами… Я подошёл к этому столпотворению почти вплотную и остановился, понятия не имея, следует ли мне сейчас с кем-то здороваться или просто что-то говорить.

– Привет, – всё-таки вырвалось у меня. – Привет, – ещё раз повторил я для уверенности в том, что все прекрасно увидели мой дружелюбный настрой.

Я облокотился об стену и ещё раз обратил взор на своих одноклассников, среди которых не заметил Драдемадова и Соловьёвой. На этаже по-прежнему царила мёртвая тишина, которая в нашем лицее была довольно редким гостем.

Ко мне в голову вкралась аккуратная мысль, что мне стало немного легче от факта отсутствия Стаса, и тут же прозвенел звонок, нарушивший всеобщий ритуал молчания. Я первым вошёл в кабинет и сел на привычную для себя вторую парту третьего ряда и приготовился к уроку.

Сложилось ощущение, что наш преподаватель совсем не торопится начинать занятие, и это ощущение оказалось оправданным. В течение пяти минут драгоценного для любого преподавателя времени, он не сказал ни единого слова, словно чего-то неистово ожидая. По кабинету стали доноситься недоумевающие перешёптывания, которые постепенно превратились в настоящий словесный хаос.

Егор Алексеевич понял, что без его вмешательства так дальше продолжаться не может, поэтому молодой специалист поднялся и вышел к центру доски, начиная свою пламенную речь.

– Класс, внимание! Хочу вам всем доложить следующую информацию: вопреки всему своему профессионализму я отказываюсь преподавать и готовить вас к экзамену, если в моей аудитории будет присутствовать кто-либо, причастный к смерти человека. Как вы все прекрасно понимаете, в данный момент в этом кабинете как раз и находится такой человек, которого и человеком-то назвать язык не у каждого повернётся…

Вот это поворот! Ладно ещё с ребятами, их ещё можно было бы понять, но, чтобы Егор Алексеевич, один из моих любимых преподавателей, отказывался вести занятие из-за меня… Это был для меня самый настоящий нож в спину, который моментально вернул меня к жестокой реальности, которая прямым текстом говорила мне: «Тебе здесь не рады, мальчик!».

Он вернулся к первоначальному сидячему положению, сложил руки и снова уткнулся куда-то в сторону, намекая на то, что ждёт моего ответа.

– Сербин, пошёл вон отсюда! – довольно прямо и грубо обратилась ко мне Вика Бертышева, маленькая фурия с волосами цвета моркови.

Если бы я сказал, что вся эту ситуация меня никак не задела – мне бы пришлось солгать, причём довольно профессионально солгать.

– Это редкая ситуация, когда ты сказала действительно что-то стоящее, – поддержал её Егор Алексеевич. – Убирайся, Сербин. Не знаю, как насчёт остальных моих коллег, но лично я даже воздухом одним дышать не желаю с… – Он сделал небольшую паузу, набираясь уверенности и решительности для финального слова. – … С такой мразью как ты, Сербин.

Мразь? Да что ты себе позволяешь, товарищ-преподаватель? Меня это до невозможности взбесило, и я моментально вскочил со стула.

– Что? Что ТЫ сказал? – переспросил я в довольном грубом тоне, в котором все почувствовали нотки угрозы.

Осмотревшись по сторонам, я ощутил полный контроль над сложившийся ситуацией: это были два десятка тяжёлых, но до жути пугливых и аккуратных взглядов. Я медленными и выверенными шагами стал неспешно приближаться к Егору Алексеевичу.

– Сербин, что вы делаете? Остановитесь немедленно! – дрожащим голосом пытался он остановить мой "дружелюбный" посыл.