Простым канцелярским шилом

К своему глубочайшему огорчению, Петигрю вдруг обнаружил — причем далеко не в первый раз, — что стал объектом непрошеных излияний: например, зажав его как-то в самом углу зала, миссис Хопкинсон принялась многословно и нудно сетовать, что девушка попала в плохие руки и по этому поводу просто необходимо что-то предпринять. В частности, известно ли ему (Петигрю) о том, что ее доход составляет более трехсот фунтов в год? Петигрю это не было известно, причем он не понимал, знает ли это миссис Хопкинсон точно или просто взяла с потолка.

— Триста фунтов в год и ни одного поклонника! — твердила она, тряся рыжими кудряшками. — И это в ее-то возрасте!

Что касается Филипса, миссис Хопкинсон была убеждена, что он просто охотится за приданым. Называет себя вдовцом, но ведь это одни слова и не более того. Десять к одному, что у него где-нибудь есть жена и полдюжины ребятишек! Знает она таких субъектов. Просто смотреть противно, как ему все это сходит с рук и как эта чокнутая Дэнвил подстрекает девушку. Молоденькой девушке следует наслаждаться жизнью, радоваться ей, а не проводить время с человеком, который годится ей в отцы! Такая ошибка может дорого обойтись!

Петигрю хоть и не без труда, но все-таки удалось отделаться ничего не значащими фразами и не становиться ни на ту, ни на другую точку зрения, хотя в душе он был вынужден признать, что суждения Веселой Вдовы — пусть даже в ином контексте — в принципе не так уж далеки от тех, которые приходили ему самому в голову буквально несколько дней назад. Когда миссис Хопкинсон настоятельно потребовала от него определенного мнения об этой истории, Петигрю уклончиво ответил, что, вдовец Филипс или нет, ему неизвестно, и что, с его точки зрения, свою дальнейшую судьбу мисс Браун пока еще не решила.

Судить о том, решила ли мисс Браун связать свою жизнь с Филипсом, было трудно. Намерения Филипса не составляли тайны, равно как и восторженное одобрение происходящего со стороны мисс Дэнвил. Ни одна мамаша, хлопочущая выдать дочь замуж, не могла бы проявить большего энтузиазма. Что касается миссис Хопкинсон, то ее позиция была предельно категорична — ни в коем случае! Единственной неизвестной пока величиной оставалась сама мисс Браун: неизменно спокойная и сдержанная, она казалась и безмятежной, и полностью удовлетворенной жизнью независимо от того, была она одна, в обществе Филипса или мисс Дэнвил. Ее не раздражала (во всяком случае, внешне это никак не проявлялось) даже миссис Хопкинсон, хотя последняя постоянно с нескрываемой горечью жаловалась, что «из нее ничего не вытянешь». Самообладание мисс Браун было настолько достойным восхищения, что Петигрю начал даже сомневаться, уж так ли она беззащитна, как ему кажется…

Однажды вечером Петигрю вдруг остро ощутил, что больше не в состоянии выносить атмосферу Фернли. К тому же день выдался на редкость утомительным и далеко не самым приятным. Старший инспектор, как назло, упрямо возражал против любой поправки, при помощи которых Петигрю надеялся внести хоть какое-то подобие логики в поистине чудовищное пустословие самого последнего распоряжения о маркетинге их «продукта»; мисс Дэнвил категорически не желала заваривать чай до тех пор, пока ее чайник-сирена пронзительно не просвистит на все здание, как минимум, пять невыносимых минут; новости с фронта повергали в уныние; ну и так далее и тому подобное… Зал был уже почти полон. Заговорщики, как всегда, тесной кучкой столпились в своем любимом углу, азартно обсуждая какую-то новую нелепость, предложенную Эдельманом. Время от времени их беседа прерывалась взрывами смеха, сопровождаемыми многозначительными взглядами в сторону и не менее многозначительными восклицаниями «Ш-ш-ш!». Погруженная в чтение мисс Дэнвил молча шевелила губами, иногда отрывая глаза от книги, чтобы бросить одобрительный взгляд на мисс Браун и Филипса, сидевших рядом друг с другом на диване. Разговаривали они мало, но их, казалось, вполне устраивало быть просто вместе. Когда дверь открылась, чтобы впустить миссис Хопкинсон, Петигрю решил, что надо действовать.

Он пропустил мимо себя Веселую Вдову, снял с вешалки свое пальто и шляпу и вышел из здания.

«Что мне нужно, так это хорошая выпивка, — сказал он сам себе, не спеша идя по улице. — Кстати, я черт знает как давно этого не делал!» В атмосфере здешних мест было нечто, постоянно подавлявшее даже его желание выпить. А может, просто не было человека, с которым хотелось бы посидеть за стаканчиком доброго шотландского виски. Как бы там ни было, но сейчас выпить следовало. Причем немедленно.