Простыми словами

Вы живете в театре?

Да. В Тбилисском театре имени Шота Руставели. Это традиция. Театр для меня как Белый дом для президента. Когда я уйду, там поселится другой худрук.

Могу я предположить, что вы не очень хотели поставить этот спектакль в «Современнике»?

Нет, не так. Это все-таки связано с коллективом Марины Нееловой, с тем, что она долгие годы не получала роль, жила за рубежом. Когда ты столько времени не играешь новых ролей, у тебя возникает страх, опасение, что если сейчас я не сыграю великолепно, то будет еще хуже. Марина испытывает драму возраста, а эта проблема хорошо мне знакома, потому что я вижу, что происходит с актрисами, когда они стареют. Они не хотят стареть, а это невозможно. И этот переход очень мучительный. В моей юности красивые женщины просто старели, а сейчас при современных возможностях хирургии и препаратов они практически до конца играют максимум старых мам. Но не бабушек.

А Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер, Фаина Раневская? Они же играли бабушек?

Но они же никогда и не были женщинами. Они были личностями.

А потрясающе красивая Елена Соловей?

Сейчас я не знаю, что с нею. Но при Никите Михалкове она была феноменальная актриса.

Есть ли у вас актеры, которых вы выделяете?

Есть, как нет? Я ищу талантливых людей, которые смогли бы воплотить мои какие-то глупые идеи так, чтобы зрители пришли в восторг, чтобы их тронуло, задело. Есть актеры, которые стоят на уровне режиссера и становятся твоими соучастниками. Я не могу не советоваться с очень талантливым артистом и не быть вместе с ним, не решать какие-то сцены вместе с ним. Я не могу просто приказать. Не потому, что боюсь, а потому что преклоняюсь перед его талантом. Это не значит, что я позволяю все, нет. Но когда я говорю: этого не делать, он понимает. Сейчас читаю книжку «Театральные истории», очень хорошая, дошел до эпизода, когда артист пришел к главному режиссеру, и тот предложил ему роль Джульетты. Потрясающая пока книга, ваш челябинский автор Соломонов написал. Хорошее вступление Улицкой и Ахеджаковой.

В каком моменте заканчивается актерская вольность?

Актер — это личность со своими качествами. Мы обсуждаем трактовку пьесы и роли, потом он исполняет мои задачи. Но я замечаю, что он личность, с которой надо считаться, поэтому задачи свои иногда приходится корректировать. Я же не могу штамповать спектакли, они индивидуальны, как и актеры. Тонино Гуэрра рассказал мне притчу. Первый сборник своих стихов он написал на диалекте итальянского языка, на этом диалекте идет весь фильм «Амаркорд». Сборник стихов вышел, когда Тонино был студентом. Критики подняли хай, что Гарибальди с трудом создал интимный итальянский язык, а сейчас какие-то молодые студенты его раздирают. Тонино жил без телефона, на последнем этаже, на чердаке, и однажды к нему прибегает запыхавшаяся соседка и кричит: «Тебе звонит сам Джорджио Муранди!» Это был очень известный итальянский художник, во всех хороших музеях есть его полотна. Он рисовал в основном бутылки — такие метафизические бутылки с налетом пыли. Художник говорит Тонино: «Я в восторге от вашего сборника и хочу подарить вам один рисунок. Приглашаю вас в воскресенье ко мне на виллу». За покупкой его рисунков стояли в очередь! Тонино приезжает к нему в воскресенье и видит, что он живет один с четырьмя сестрами. Четыре старые девы, у которых одна страсть — брат, которого они оберегают и за которым следят. Основное занятие сестер — собирать бутылки разных форм. Они их собирают повсюду и складывают в большую комнату. Чтобы бутылки приобретали необходимый вид, сестры, подметая пол, сыплют на них сор. Они шикарно отобедали, выходят на балкон — там потрясающий сад, но почти под балконом сад прекращается и начинаются какие-то бугорки. Тонино спрашивает: «Что это?» Художник отвечает: «Это кладбище кистей». Тонино просит пояснения. Художник говорит: «Для меня каждая кисть — это одушевленная вещь, я каждой даю имена. Когда у кисти остается хотя бы один волосок, я еще рисую. Когда последний волосок отпадает, я ее хороню». Вот такая красивая история. Если человек с неодушевленными предметами обращается как с живыми, то как я могу к живым актерам, которые воплощают мои сумасбродные идеи, относиться без любви?

А вы с неодушевленными предметами умеете разговаривать, как с живыми?