Простыми словами

Знаете, Ирина, я не перечитываю стихов Гумилева. Я перечитываю стихи Пастернака. Мне не нравятся многие его поступки, его трусость по отношению к Мандельштаму, Цветаевой, но стихи он писал лучше всех. Я считаю их вершиной поэзии Серебряного века.

А как в человеке может сочетаться талант и трусость?

В гении есть всё.

Вам интересны люди, в которых много разных черт?

Конечно. Только они и интересны. Гладкие люди чем могут быть интересны? Гладкие все партийные, чиновники, от них мутит. За жизнь все это надоело. Один из моих любимых англоязычных писателей, Сомерсет Моэм, небольшой период жил в России. Когда он вернулся в Англию, он сказал, что русские — очень неповоротливый, ленивый и завистливый народ. Хотя, чем больше я живу, тем больше вижу, что в любом народе все намешано.

Вам принадлежит знаменитая фраза: «У моей школы есть одна национальность — математика». И все-таки есть какая-то нация, которая более способна к математике?

Это очень любопытная вещь. Как в музыке, как в живописи — бамс, и выстреливают французы. Выдают одного гения за другим. Бамс — выстреливают немцы. Даже такая маленькая страна, как Венгрия, время от времени удивляет великими математиками. Поэтому у меня нет национального предпочтения ни к одной нации. Понимаете, национальность, патриотизм и вероисповедание — это интимные вещи, и о них говорить — это всегда такая фигня. Меня как-то внучка спросила: «Дедушка, а если мама русская, папа американец, я кто?» Я сказал: «Ты татарка». (Смеется.) Она пошла, дочь мою спрашивает: «Мама, почему дедушка сказал, что я татарка?» Вика отвечает: «Если он так говорит, значит, так и есть». В Америке не разбирают людей по национальностям, не копаются в этом. А уж там-то всего намешано.

Три года назад вы сказали, что планируете всерьез заняться обучением английскому языку учителей вашей школы. Что-то поменялось?

Тут у меня больше неуспехов, чем успехов. Правда, сейчас уже год у меня ведет факультатив для учителей мой бывший выпускник, который двадцать лет прожил в Америке.

Может, вы уже китайскому начнете обучать детей?

Нет, на китайский меня не хватит. Английский нужен моим детям, потому что все программирование связано с английским языком. Некоторые говорят, что у меня какая-то любовь особенная к английскому языку. Да нет у меня никакой любви! Я его не знаю. Какая у меня может быть любовь?

Почему сами не выучили?

Да как-то не получилось. Какую-то неуверенность внучка внесла. Я, когда приезжал к ним, начинал учить ее математике, а она меня английскому. Я начинал говорить, Кристина сразу же начинала смеяться: «Дедушка, лучше молчи, ты так смешно говоришь». Поэтому, когда бываю у них, хожу в китайские магазины. Они говорят на английском так же, как и я, и мы отлично понимаем друг друга.

Для вас важно понимать людей?

Для меня важно понимать детей. Если бы не дети, я бы никогда не смог работать в системе.

Взрослые всегда должны быть на стороне ребенка?

Конечно. Особенно учитель. Если где и есть правда, то она только в детях. В любом конфликте виноват всегда взрослый. Ребенка надо обнимать, тискать, целовать, даже если ты прав, а он не прав. Выше поцелуя только солнце. У бразильца недавно спросили: «Почему вы так хорошо играете в футбол, а русские так плохо?» Он ответил: «Потому что мы в футбол играем, а русские в футбол работают!» Каждый день я говорю учителям одно и то же: «Вас научили математике, литературе, истории, но все ваши знания неприглядные и на фиг никому не нужны, если вы разучились играть». Педагогика — это игра в фантики. Умеешь красиво завернуть свои знания в фантик — значит, ты смог подняться до ребенка. Когда я в детстве болел, папа читал мне Маяковского. Для меня на всю жизнь сохранились эти воспоминания. Благодаря папе Маяковский был моим первым любимым поэтом. У всех Пушкин, а у меня Маяковский.

Какое его стихотворение для вас особенное?

Ирина, я не умею запоминать стихи наизусть.

«Вот я богохулил, орал, что бога нет, а бог такую из пекловых глубин, что перед ней гора заволнуется и дрогнет, вывел и велел: люби!»