Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке

Это, собственно, была концепция «империи без метрополии», в которой британский парламент не обладал более высоким статусом, чем колониальные ассамблеи. Такого мнения держался С. Адамс: колониальные ассамблеи имеют точно такое же право облагать налогом англичан, какое есть у английского парламента в отношении американцев[152]. Избиратели Ипсуича (Массачусетс) считали, что один и тот же народ не может находиться под верховной властью двух законодательных органов одновременно; такое положение противоречило самой природе управления и здравому смыслу. Это уже означало полное отрицание власти парламента в колониях[153].

В политической философии Просвещения принцип народного суверенитета связывался с договорной теорией происхождения государства. Можно выделить несколько основных вариантов этой теории. У Руссо и некоторых радикальных американских патриотов субъектами общественного договора были индивиды, объединяющиеся в сообщество; в результате этого договора появлялся народ как субъект политики[154]. У исследователей политической философии Просвещения такой договор получил название «pactum associationis» («договор сообщества»). Более распространенной была концепция «pactum subjectionis» («договор подчинения»). Согласно ей, договор заключался между правительством и народом и, собственно, создавал государство. Эту концепцию развивали практически все авторы, видевшие в общественном договоре определение взаимных обязательств правителей и управляемых. Общественный договор накладывал на государство обязанность защищать подданных, а подданных обязывал повиноваться законам. Именно такое представление об общественном договоре воспринималось в XVIII в. как общее место. В «Энциклопедии» оно излагалось следующим образом: «Если природа и установила какую-то власть, то лишь родительскую, притом она имеет свои границы и в естественном состоянии прекращается, как только дети научатся сами руководить собой. Любая другая власть ведет свое происхождение не от природы. При внимательном изучении у нее всегда оказывается один из двух источников: либо насилие и жестокость того, кто ее себе присвоил, либо согласие тех, кто ей подчинился по заключенному или подразумевающемуся договору между ними и тем, кому они вручили власть»[155]. Договорная теория предполагала, что законная власть обязательно является ограниченной. В той же статье «Энциклопедии» говорилось: «Власть свою государь получает от своих же подданных, и она ограничена естественными и государственными законами»[156].

Ту же идею взаимных обязательств подданных и правителей развивал С. Адамс: «Разве подчинение не подразумевает защиту?.. Разве у людей возникла бы идея подчинения какому-либо земному государю, если бы они не сочли необходимым создать правительство на земле, под властью Бога, чтобы защитить свои естественные права?»[157] Соответственно, как и в европейских теориях общественного договора, власть ни в коем случае не мыслилась абсолютной. Если парламент не будет соблюдать права подданных, он попросту превратится в деспотическую власть. Даже предположение, что парламентарии могут задумать нечто подобное, крайне оскорбительно. Так рассуждала генеральная ассамблея Массачусетса[158].

При этом, в отличие от европейских просветителей, не находивших для общественного договора исторических прецедентов[159], колонисты видели его воплощение в конкретных документах. Таковыми они считали колониальные хартии. В дальнейшем, как справедливо отмечает А. М. Каримский, они воплотят формальный общественный договор в конституционных актах[160]. Пока же коннектикутская газета объявляла колониальные хартии «подлинным договором» между королем и колонистами[161]. «Boston Evening-Post» расшифровывала содержание общественного договора: основатели колоний приняли на себя риск освоения североамериканских территорий, они при этом сохраняют лояльность к королю; король же обязан их поддерживать и защищать, а также гарантировать им сохранение всех прав английских подданных[162].

Но при этом казалось совершенно очевидным, что со стороны правителей общественный договор постоянно нарушается. Автор под псевдонимом «Филэлевтерус» приходил к пессимистическому выводу: «Неограниченную власть нельзя доверить чьим-либо рукам, кроме Существа бесконечно мудрого и доброго. Люди всегда злоупотребляли ею и будут злоупотреблять»[163]. В этом случае народ получал право на восстание. Те идеи, которые Джефферсон изложил в «Декларации независимости», уже начинали будоражить колониальное общество. Почти тем же языком изъяснялся анонимный автор из Нью-Йорка: если права народа нарушены, «тогда он (народ. — М. Ф.) может естественным образом забрать те полномочия, которые сам же дал». Народ снова становится сувереном и принимает на себя всю ответственность, которая прежде лежала на магистратах[164].