Просветленные не берут кредитов

— Не так плохо, — вынес он вердикт. — Хотя будь оно плохо, мы бы не столкнулись.

— Вы ждали, что я появлюсь? — спросил я.

— Ну точно, весь этот год просидел вон там на дереве, выглядывая, не едет ли ученик, — в черных глазах появилось так хорошо знакомое мне насмешливое выражение. — Конечно, нет.

— А я вот ожидал увидеть вас здесь. Почему вы оставили Тхам Пу?

Вопрос мой брат Пон проигнорировал.

— Ожидания и надежды — такая штука, которая причиняет нам массу неприятностей, — сказал он. — Вспомни-ка, сколько раз ты рассчитывал, что события пойдут определенным образом, этого не случалось, и что тогда? Печаль, злость, разочарование, гнев и прочие аффекты, загрязняющие сознание и создающие не самую хорошую карму.

— Много, — я пожал плечами.

Вспомнить хотя бы тот день в школе, когда Васька-сосед не позвал меня на день рождения… рёву было… Или когда я ухаживал за Надей, уже в универе, и заготовил для свидания все, на что хватило денег у бедного студента, избавился от соседа по общаге, а она в этот день уехала встречать мать… Да, тогда я с горя напился.

Да и потом — чуть ли не каждый день.

— Так что если ты хочешь учиться дальше, ты должен от ожиданий избавиться, — голос монаха стал настойчивым. — Не пестовать в себе представлений о будущем. Отложить в сторону надежды, вообще забыть это слово.

Английским языком брат Пон, в отличие от многих тайцев, владел безупречно, хотя откуда, я не знал, — на вопросы о своем прошлом он чаще всего не отвечал, а когда рассказывал о себе, то говорил не о том, что меня интересовало.

— Я понял, — пробормотал я, виновато уставившись в землю.

— Это я вижу, — продолжил монах. — Как и то, что ты кое-что практиковал это время.

Жизнь моя в Паттайе пошла точно таким образом, как он и предсказывал, — мало кто заметил, что я изменился, но прежняя рутина вцепилась в меня с силой объевшегося допинга осьминога. Понятно, что я не смог в городской суете медитировать и заниматься собой так же, как в лесной тиши, но я ни на один день не забыл, чему меня научили здесь.

Я помнил хорошо, каким приехал сюда в тот раз — с больным желудком, по уши наполненный проблемами, кипящий от обиды и возмущения.

И видел, каков я сейчас — здоров, спокоен и готов ко всему.

Да, мне пока не удалось наладить личную жизнь, но я не особенно переживал по этому поводу. Если ранее, не видя рядом женщины, я начинал страдать от мужской неполноценности, то теперь это меня вообще не волновало.

Я прекрасно знал, что все произойдет в свой срок, как надо.

— А это значит, что можно начать второй семестр, — сказал брат Пон.

Я заулыбался, ожидая, что сейчас он велит мне отправиться к источнику за водой… Затем мы приведем Тхам Пу в порядок, и все пойдет так же, как раньше, и даже лучше, интереснее.

— Сиди тут, — и монах поднялся, легко, одним движением.

Он был старше меня лет на пятнадцать, не меньше, но его выносливостью и проворством я мог только восхищаться.

Брат Пон отправился к своей хижине, а когда вернулся, то принес небольшой сверток бурой ткани — антаравасака, монашеское одеяние, то самое, которое я носил во время обучения.

— Переодевайся, — прозвучало это как приказ. — Всякие шмотки складывай в рюкзак. Потом отдашь его мне.

Я повиновался.

В первый момент в антаравасаке и сандалиях я почувствовал себя неуютно, но неловкость тут же прошла. Удовлетворенно цокнув языком, брат Пон уволок мой рюкзак куда-то за главное святилище, а когда вернулся, то в руках у него обнаружилась громадная древняя бритва со ржавчиной на лезвии.

— Сейчас обреем тебя, — заявил он, — и отправимся в путь.

— К-какой путь? — спросил я, ощущая, что холодок побежал у меня по спине.

— Долгий и насыщенный, — отозвался монах. — Не дергайся, а то порежу.

Все то время, что он сбривал волосы с моей головы, я просидел в мучительном нетерпении. И когда дело оказалось закончено и макушки моей коснулось холодное дуновение, вопросы посыпались из меня, точно переспелые яблоки с дерева:

— Разве мы не останемся в Тхам Пу? Насколько далеко мы уедем? Куда и зачем?

— Опять ожидания, — брат Пон вздохнул и поглядел на меня с легким сожалением.

Я торопливо прикусил язык.

— На все вопросы ты получишь ответы, только не сразу, — продолжил монах. — Рюкзак твой я спрячу в тайник под статуей Будды, так что никто-никто его не найдет. Заберешь, когда вернешься.

Это заявление вызвало у меня настоящий приступ паники — да, в прошлый раз я несколько месяцев обходился без привычных вещей, но тогда они были рядом, я знал, что и паспорт, и мобильник где-то неподалеку, и если что, то я смогу их добыть.

Теперь же придется отправиться неизвестно куда вообще без всего?

— А я вернусь? — выдавил я из себя после внутренней борьбы.

— Это возможно, — брат Пон усмехнулся. — Ладно, не пыхти так сердито, лопнешь. Вспомни лучше о том, что все дано тебе взаймы, что ты должен всегда, в любой момент быть готов расстаться с чем угодно… И вообще, зачем это барахло тому потоку восприятия, которым ты на самом деле являешься?

Через полчаса мы шли прочь, я то и дело оглядывался на постепенно исчезавший за деревьями Тхам Пу.