«Воззрись! – Я покосился на Люду. Но её губы были сомкнуты. Голос звучал из зеркала. – Взгляни на этот иероглиф, на эту букву игрек, образованную двумя косыми складками паха и вертикалью сомкнутых ног… У тебя есть шанс, ты можешь его разгадать».
«Да, но после этого ты уже не будешь такой…»
«Э, что за беда. Немного времени пройдёт, загадка восстановится».
«Нет там никакой загадки…»
«А это мы ещё посмотрим!» – сказала она лукаво.
Я возразил: «Но меня всё равно уже не будет».
«Ты собираешься умереть?»
«Я уеду. У меня виза всего на три дня».
«Уедешь, а потом вспомнишь. И вернёшься ко мне».
«У тебя много других…»
«Зачем об этом думать? Мы здесь одни. Думай о том, что будет сейчас».
Она вышла из зеркала и стояла теперь возле кровати.
«Но чем же всё-таки объяснить… – сказал я, уходя от темы. – Чем объяснить, что я состарился, а ты молода и прекрасна?»
«А не надо ничего объяснять. Боишься, что не получится? Это, малыш, зависит от меня. Я тебе помогу. Снимай свои шмотки. Подойди ко мне сзади, обними меня, возьми мои груди в ладони. А! – воскликнула она. – Понимаю. Ты ревнуешь. Но ведь это было очень давно. И вообще, какая разница: сломал целку, не сломал?»
Неожиданная грубость опечалила меня. Я опустил голову. Вот ты и заговорила настоящим своим языком, подумал я.
«Не сердись. Ну, ляпнула, не подумавши… сама не знаю, что говорю. Я не помню. Я его с тех пор больше не видела».
В спальне было тепло, но она озябла, я подал ей халат.
«Я думаю, – проговорила она, – он давно умер».
Это была неправда. Мы стояли все трое, переминаясь с ноги на ногу, возле пожарной лестницы.
Мальчик с серыми, злыми глазами – ещё бы его не узнать! Гибкий, грубый, отважный и наглый. Поплевав на ладони для шика, он полез наверх по ступенькам из арматурных прутьев. Я и сам сколько раз лазал по этой лестнице на крышу нашего дома, но чтобы так рисковать… На высоте второго этажа лестница крепится к стене двумя железными штангами. И вот он придвинулся к краю, левой рукой схватился за перекладину, правой держится за лестницу. «На-ра-ра…» – он там что-то пел и, кажется, даже «Заводы, вставайте», – неужели та самая песня? Ловким кошачьим движением, изогнувшись, перехватил второй рукой перекладину и повис в пустоте лестницей и стеной дома, болтая ногами, как на турнике. Я взглянул на Люду – в страхе и восторге, открыв рот, она смотрела на него. Героя звали Юрка Казаков, Казак.
Он отодвинулся, перехватывая штангу тонкими руками, ещё дальше от лестницы, подтянулся раз и другой, силясь коснуться перекладины подбородком, затем просунул ноги между руками, отпустил руки и повис, качаясь, вниз головой. Я снова покосился на девочку. «Ты! – сказал я. – Ты не спускала с него восхищённых глаз!» – «Ничего не помню», – быстро сказала Людмила. Мы всё ещё стояли в моей комнате с зеркалом, ночником и кроватью.
«Ты не сознавала, что должны были означать эти полуоткрытые губы…».
«По-моему, – отвечала она, – ты просто помешался».
Мы топтались у подножья пожарной лестницы, и теперь я был ещё дальше от неё, ещё безнадёжней. Валкой походкой Казак подошёл к ней вплотную. Она не отодвинулась. «Поцелуй меня!» – скомандовал он. Ты не двинулась, ты смотрела и не смотрела на него, полуопустив ресницы. Тогда он схватил тебя за голову и громко, смачно чмокнул в губы.
«А ты чего тут торчишь, – сказал он. – Вали отсюда, у нас свои дела…»
Женщины всегда достаются победителю. Что мне ещё оставалось делать? Они ушли.
Я спросил: где это произошло?
«Что?»
«Это!»
«Ничего не произошло. Не было ничего».
«Нет, было! На лестничной площадке. Где с двух сторон двери квартир, а посредине окно во двор».
«Писатель, – сказала она презрительно. – Выдумал, а потом получишь за это премию».
«Он прижал тебя к подоконнику».
«Откуда ты знаешь?»
«Знаю. А потом ты опустилась на пол».
Несколько времени я простоял в задумчивости, потом двинулся за ними. Я шёл на цыпочках, и было совсем тихо. Я поднялся на второй этаж, и там никого не было.
«Вот видишь, – сказала Люда. – Я просто ушла домой».
«Но тебе самой хотелось попробовать».
«Ничего мне не хотелось».
«А он куда делся?»
«Казак? Почём я знаю».
Я крался по лестнице, и внезапно мне всё опостылело; я остановился. Плевал я на них, пусть делают что хотят. Мысленно я произнёс это слово, означавшее, что именно они там делают. Наша квартира находилась в другом подъезде. Пойду сейчас домой и докажу вам всем. Отец на работе, мне никто не помешает. Привяжу верёвку к крюку, на котором висит люстра, встану на стол и спрыгну.
Она меня догнала.
«Тебя зовут к телефону».
Холодно, презрительно я оглядел её с головы до ног и, ничего не сказав, зашагал дальше.
«Тебя к телефону!»
«К какому ещё телефону?»
«К нашему…».