Протагонист

Она замахнулась. Честное слово, замахнулась, я ее почти зауважала в этот момент. Но ей, как всегда, не хватило смелости довести дело до конца, так что она прижала руку к груди и всхлипнула, а потом, завывая, ушла в свою комнату, долбанув для острастки дверью.

Я же приползла к бабушке, разложила свою раскладушку боком к кровати и легла, прижавшись гудящей головой к ссохшейся ладони. Бабушкино когда-то крепкое, дородное тело всё уменьшалось, а вместе с ним как будто иссякала та сила, которая всегда подпитывала меня. И я обижалась на нее за это – знала, что не права, но всё равно обижалась. Бабушка сбежала от нас в свою болезнь, бабушка бросила меня в беде одну, бабушка бросила меня в «Баттерфляй». Я водила пальцем по деревьям на фотообоях и вспоминала, как она велела не драться с мальчишками. Чем бы мне помог мой ум сегодня? Едва ли бы мой поклонник согласился променять минет на игру в «Что? Где? Когда?».

Не жизнь, а черный ящик.

Бабушка, бабушка, почему у тебя такая короткая память?

Чтобы не помнить дурного, внученька.

Отморозок с погрызанным ухом, к счастью, больше не появлялся, но матушка, насмотревшись дурных перестроечных фильмов, уже закусила удила – и каждый вечер скулила под дверью ванной, упрашивая меня поберечь девичью честь и сменить работу, небезосновательно полагая, что в таком месте, как «Баттерфляй», официантки зачастую «обслуживают» клиентов и за пределами ресторанного зала. Раз я не выдержала, распахнула дверь и ткнула в стежки на колготах и разведенный ацетоном лак:

– Стала бы я так жаться, а?

Она притихла, но подозревать меня в худшем не перестала. Порой мне казалось, что для нее это очередная роль – скажем, Катерины Ивановны, оплакивающей Сонечку, которая тащит на своем горбу всё беспутное семейство.

Когда бабушка умерла, оправдывать ночную работу стало нечем. Да и мне вконец осточертел «Баттерфляй» с наглыми мужиками, которые, как и моя мама, считали, что официантка идет к бутылке в закусь. Мама звала меня с нового учебного года в школу учителем ритмики, да только ей самой зарплату задерживали уже полгода, так что перебивалась она всё больше шитьем на заказ.

И тут повезло: соседкина дочка уходила в декрет и искала себе замену в кафе-мороженое. «Сказка» располагалась около центрального парка и была нейтральной территорией. Кафе детское, публика приличная, держать руки при себе умеет. И всё равно я первое время по привычке шарахалась от мужчин: близко не подходила, низко не наклонялась, лишний раз не улыбалась. Да только бывали у нас всё больше мамы с детьми, так что я успокоилась и в целом прониклась к миру неоправданно великим доверием.

Как-то раз Толик, наш второй официант, сказал почти с завистью:

– Конечно, тебя дети любят. Ты сама как принцесса. Чернявая такая, глазастая, как из мультика про Алладина.

Вечером я покрутилась перед зеркалом, повязала голубую ленту на голову и поняла, что Толик прав. Вытряхнула с антресолей костюмы для выступлений, показала маме картинки и велела перешить по образцу. Теперь по выходным я стала одеваться то Красной Шапочкой, то Белоснежкой, то Жасмин. Малышня просилась в «Сказку» сама, мама отрекламировала нас в школе, родители приходили справлять детские дни рождения, – так что и выручки, и чаевых поприбавилось.

В декабре после очередного детского праздника ко мне подошла Светлана, наша постоянная клиентка, мать мальчишек-близнецов. Попросила приехать Снегурочкой на частный утренник у них дома.

– Так у меня колорит не очень подходит…

Светлана махнула рукой.

– Бросьте, вы хоть девушка приличная, да и дети вас любят. А эти колоритные с Дедом Морозом набухаются вечно, а потом к мужикам на колени лезут. Не праздник, а стыдобища.

Светлана протянула мне аванс и озвучила сумму за час, развеяв всякие сомнения: хватило бы не только стол накрыть к Новому году, но и обновить мне зимние сапоги, а маме пальто.

Это было 25 декабря, заграничное Рождество, как сейчас помню. Вьюжило, я стояла на автобусной остановке, где из трех стен потерялись две, и куталась в куцую снегуркину шубейку (взяла напрокат и натянула поверх куртки для тепла). Накладную белобрысую косу припорошило снегом, а во что превратились мои голубые тени и тушь, я и представить боялась. Ловить машину в таком виде я не рискнула, дождалась автобуса. Когда наконец добралась до частного сектора на берегу Волги, где жила Светлана, на входе в особняк меня встретили трехметровый забор и почти того же размера парень.

– Кто?

– Снегурочка. Агния Вдовина.

Меня обыскал второй охранник – суровый, наголо бритый парень. Работал деловито, без наглецы, что мне понравилось. Он забрал мой паспорт, что мне уже не понравилось, и пообещал отдать на выходе. Но, оказавшись в холле, я тут же забыла о паспорте: мрамор, витражи, хрустальные люстры, бесконечные статуэтки всех мастей, портреты владельцев в образе императорской семьи – всё прямо-таки кричало о том, насколько недавно разбогатели владельцы.

– Впечатляет, да? Я здесь сама всё обустраивала.