Пока шел дождь, пока гости кто упившись, а кто пьяным прикидываясь, спали в холле, босой принц танцевал и прикидывал — каких бы еще глупостей натворить, чтобы совсем недотепой считали. Длинный летний день не собирался кончаться, небо не очищалось, и сверкавший на нем поток Персеид не светил в европейской части России никому. Даже сегодняшнее полнолуние сулило ночь охоты только самым сильным из волколаков, таких, к примеру, как санторинский псевдоупырь Ликоэргос, по поручению Ласкариса-старшего присматривавший за главой китайских наемников с точной инструкцией — когда и каким способом капитана следует устранить. Санторинцев Константин боялся, но понимал, что иной раз ручной мертвяк незаменим. Он вообще мечтал взорвать или затопить Санторин, но сейчас на такие мелочи отвлекаться не мог.
Тем временем дождь усилился. Императорская телевизионная башня на Теплостанской возвышенности окуталась слоистыми тучами, громыхнуло раз, другой, и на столицу повалил град, огромный, будто грецкие орехи или мячи для гольфа, пробивая крыши домов и автомобилей, лупя прохожих, останавливая жизнь горожан и смиряя патриотизм митингующих сторонников правозащитника Льва Подневольного на бульваре у Царе борисовских прудов, а также тех, кто требовал его ареста по делу о хищениях в Сырборульяновске, шедшем на площади Поклонной горы.
И тогда над головой Льва Подневольного раскрылся большой зонтик, и он продолжил орать про коррупцию. Он не знал покоя и больше ни про что говорить не умел.
И тогда наркобарон Константин Ласкарис с удовольствием зачеркнул еще одну дату на перекидном календаре. Это успокаивало.
И тогда нумизмат Яков Меркати с удовлетворением записал число из четырех цифр: именно столько золотых никейских гиперпиронов имелось сейчас в его казне. Он был спокоен.
И тогда шейх Файзуллох Рохбар, с благоговением приготовившись к предвечернему намазу аср, коснувшись мочек ушей, произнес тахбир, восхваляя Аллаха. Он тоже был спокоен.
И тогда генерал Тимон Аракелян со вздохом принял таблетку транквилизатора. Он был старался по возможности не волноваться.
И тогда миллиардер Полуэкт Мурашкин, вовсе без необходимости выйдя к любимому гнедому жеребцу-телепату фризской породы, не сказал ему ничего.
Оба они вообще ни о чем не беспокоились никогда.
XIII
19 АВГУСТА 2011 ГОДА
МИРОН-ВЕТРОГОН
Закон средних чисел, если я правильно
понимаю, означает, что шесть обезьян,
будучи подброшены вверх достаточно
высоко, должны примерно так же
часто шлепнуться на спину, как и…
— Опять, как двадцать лет назад. Опять, день в день.
Тимон Аракелян поскреб пальцем по стеклу с видом на площадь. Уже лет пятнадцать на ней торчал камень, с обещанием воздвигнуть здесь монумент в честь четырехсотлетия дома Романовых. Знаменитый грузинский скульптор Вахтанг Ананидзе вроде бы работал над памятником, но про его установку не было ни слуху ни духу: все понимали, что дело это частное и платить император за такие игрушки не намерен.
Редкий гость в этом кабинете, старший брат генерала, Ромео Игоревич Аракелян, с трудом цепляя коротко остриженными ногтями шкурку, чистил красный апельсин. Кожура съеденного ранее валялась на столе Тимона. Сношарь села Зарядья-Благодатского сегодня отдыхал. Видимо, и на него память о событиях двадцатилетней давности давила не лучшим образом.
Империя тогда почти уже доползла до десятилетия великого дня коронации императора Павла II, кое-как встала на ноги после шести с лишним десятилетий полуголодной советской жизни по беспределу с пустыми полками не только в магазинах, но и в распределителях, с политинформациями без единого подлинного факта, узаконенным для миллионов рабством, при котором даже поход в ресторан становился поводом для почти гласного надзора, после непрерывного укрощения строптивых режимов за ближними и дальними рубежами, после эпохи владычества насквозь продажной милиции, после всенародно бесплатной, но бесполезной медицины и такого же всенародного образования, дающего хоть историкам, хоть математикам лишь научный коммунизм, диалектический материализм, всенародный атеизм и физкультуру.