Протей, или Византийский кризис

Фирма между тем продолжала работу, не столько для отвода глаз, сколько по инерции: не пропадать же апельсинам, хурме и оливковому маслу. Трудилось тут около двадцати человек, и не более половины из них спускались по службе под землю, прочие держали в компьютерах вовсе не данные о кубометрах вывезенной в Лигурийское или другое какое море земли, а вот именно что об апельсинах. Такой материал содержался в файлах Игоря Васильевича Лукаша, лжебастарда императора Павла Петровича, как он в душе себя называл, не ведая, что одного Димитрия в российской истории уже некогда объявили лжесамозванцем.

Игорь Васильевич был жертвой происхождения, о котором отчего-то знали все вокруг. Он учился во втором классе, когда проведал, что состоит в почти прямом родстве с только что коронованным царем. Это испугало родителей: отец, настройщик роялей, любил закладывать за воротник по-крупному, болтал где не надо о родственных связях, потерял клиентуру, наконец, был насмерть сбит грузовиком, притом, как понял позже Игорь, даже без команды свыше, ибо давший такую команду отправлен был бы под следующий грузовик. С мальчика стали сдувать пылинки, берегли как зеницу ока, но сверстникам было пофиг, они-то все думали иначе про зеницу ока и как раз норовили дать в глаз. Сколько он ни сторонился опеки и драки, но и того и другого получал больше, чем хотел.

Сейчас ему шел тридцать седьмой, специальностью его еще не так давно были мандарины бестревожной и ленивой абхазской земли, но возможностей карьерного роста без переезда в Сухуми не было никаких, а тут еще и абхазский язык оказался трудней китайского. В поисках работы он натолкнулся на быстро монополизирующую рынок итало-греческую фирму, заполнил анкету и был принят на службу вечером того же дня в качестве менеджера по королькам, или же, как их называли здесь, моро и сангвинеллам, они же красные апельсины, всем известные благодаря кинофильму с Аль Пачино. Уже через несколько дней он сообразил, что дело не в том, что кто-то захотел с ним полимонничать, а вновь из-за прапра и так далее дедушки. И так же скоро понял, что владелец фирмы следит за ним в оба и не отпустит от себя живым. Ласкарис при первом же разговоре намекнул, что ему приятно иметь среди сотрудников родственника, пусть и дальнего, высочайшей особы. И прозрачно намекнул, что при случае со стороны Игоря Васильевича будет правильно лоббировать как апельсиновые, так и масляно-хурмовые интересы фирмы, и это положительно скажется на премиальных менеджера. Воспоследовал незамедлительный аванс в двадцать империалов, за которые при обычных обстоятельствах он работал бы месяц. И пришлось… лоббировать.

Возможность появилась в тот день, когда Ласкарис получил право именоваться поставщиком двора, Игоря пригласили на Кузнецкий мост для беседы на минус шестом этаже и вовсе с ним там не о сангвинеллах говорили. Игорь пошел плести небылицы, но вскоре понял, что ненароком попал в старинную русскую ситуацию: «не ври, а то проговоришься». Потомок византийских императоров реально готовился к захвату российского престола.

При второй встрече на минус шестом, произошедшей опять не по его инициативе, попросили, во-первых, успокоиться, во-вторых, не волноваться. Это очень хорошо, что такой надежный и преданный сторонник интересов своей семьи трудится в логове врага, родина оценит его самоотверженность, предоставит и льготы, и медицинскую страховку, которую по условиям хорошо известного на Кузнецком мосту контракта господин Ласкарис господину Лукашу не оформил, да и не требуют от него ничего, кроме верности царю и отечеству, ну, некоторой информации о происходящем в фирме и особенно в особняке, который Москва, так не привыкнув к арабскому посольству, не желала называть иначе, нежели «дом Берии». Не за эти услуги, а в знак признательности за сотрудничество ему вручили двадцать империалов, однако, в отличие от тех, что заплатил Ласкарис, тут его обязали расписаться. В итоге об этой сумме пришлось доложить Ласкарису. Тот против ожидания остался доволен приобретением двойного агента. А что делать было Игорю Васильевичу? Деньги он взял. Он не был скуп, в отличие от родственника, имел расточительную страсть, о чем речь ниже, но что-то ведь должно быть в жизни человека и для радости.

Страстью его была не самая страшная из карточных игр — голливудская канаста. Будучи коммерческой, игра не грозила сумасшедшим проигрышем, хотя при невезении без зарплаты оставить могла. Казино как таковые царь запретил, но оставил клубы по интересам, где по небольшим ставкам коммерческие игры разрешались, — в итоге ничего, кроме денег и времени, он не терял. Правда, из-за карт он был дважды был разведен и платил алименты, но справиться с собой не мог, лишь ограничил себя игрой только по субботам, радуясь, что вторая и третья зарплата поступают уже без необходимости платить на сына и дочку алименты.