Протер (СИ)

Ей хотелось шикарного платья, драгоценностей, гоночного автомобиля, красавца, преданно заглядывающего в ее бездонные голубые глаза, хотелось ночей, полных любви и страсти, и чтобы это был не запланированный один раз в неделю акт любви по строго соблюдаемым нормам приличия. В общем, ей хотелось чуда, ей хотелось жизни. И он, владелец этого потрепанного, но мощного «Форда», показался ей той голубой мечтой. Возможно, она догадывалась, что это было не совсем так. Был он яростен, бескомпромиссен, немного глуп, но решителен, смел, пылок. Носил почти всегда кожаную одежду, за что она назвала его «мой Чингачгук», носил бороду и имел замусоленные волосы, отчаянно слушал тяжелый рок, немного покуривал травку и плевал на все и вся на свете. И она перебралась к нему. Он был полной противоположностью ее ручному почтальону. И, конечно, тоже далеко не принц. Но что-то новое он смог ей дать. Правда, цветы пропали вообще, появилась нескончаемая череда ящиков с пивом.

Платье не появилось, но появился кожаный костюм, в котором она ночами напролет гоняла с ним на стареньком «Харлее». В общем, из огня да в полымя. Но она продолжала мечтать о принце. Ночи страсти были, но были они какими-то болезненными и мучительными и не приносили ее романтической душе глубинного удовлетворения. Почтальон принял это с виду спокойно, поплакал, сказал, что хорошо понимает ее, и они расстались. Встречались, как друзья. Вот и сейчас кто-то попросил с ним встречи. Врач специально прощупывал ситуацию, как отреагирует больной на появление бывшей жены. Больше к г. Фильману некому было приходить. Он заулыбался, сказал, что не надо загадок, это наверняка его Луиза. Она вошла. От нее пахло бензином, кожей и свободой, в руках, как всегда, был дурацкий букетик и пакет со снедью, извечное сопровождение посетителей больниц. Артур был при ней (так звали ее нового избранника). Он немного жался в сторонку, его как-то напрягала и озадачивала больничная атмосфера, хотя, по его же собственным словам, он не боялся ни черта, ни дьявола. Побаивался он только толстого Билла, своего приятеля по бильярду, так как тот легко его обставлял и в бильярде, и в пиве, и в гонках на старых «Харлеях».

А еще он боялся печальных настроений своей жены. Он чувствовал, что в эти моменты она уходит от него. И может наступить момент, когда она на самом деле покинет и его. Но в своем опасении он не признался бы даже на страшном суде самому Богу! Отношения между соперниками были приличными. Они могли разговаривать о политике, футболе, пиве и налогах, правда, все это почтальона почти не интересовало.

– Ты как, дорогой?! – спросила она его участливо. Но ответа не дождалась: по всему было видно, что он чувствует себя хорошо. – Ну, ты и дал оторваться, оттянулся по полной. Последнее время она все чаще легко и непринужденно использовала жаргон. – Ну, ты и кайфанул! С чего это ты себе вены решил почикать?

– Да вот почикалось, знаешь, стало как-то грустно жить, да и незачем.

– Ах! Неужели? – удивилась она. – Мне кажется, ты в этом состоянии и на свет народился.

– Вот видишь, парадокс судьбы, и родился в этом состоянии, и умер. А теперь я ожил и знаешь, я видел ангелов. Они такие красивые… Она оборвала.

– Ты, случайно, героинчиком не стал задвигать?

– Да нет, правда!

Знаешь, один так меня там напугал. Он был весь черный, с огненными глазами, из-под блестящих перьев у него проскакивалти искры. И он говорил так громогласно и ругал меня за самоубийство. Наверное, он собирался утащить меня прямо в ад. Но знаешь, там были и хорошие ангелы, и они меня спасли!

– Ладно, хорош о глюках, – миролюбиво предложила она. – Давай лучше поговорим о чем– нибудь другом. Но вот как раз о другом говорить-то им было и нечего.

– Ну, ты давай, брат, выздоравливай, – грубым голосом, чуть теряясь, сказал Артур и так, чтобы никто не увидел, смахнул с глаза набежавшую слезинку. Почтальон заметил и спросил: – Я так плохо выгляжу?

– Нет, отменно… – начал Артур. Но его прервала она: – Нет, постой, что-то в тебе изменилось… Знаешь, дорогой, ты стал другим, мужественнее, что ли. И вправду говорят, страдания делают мужественнее.

– Может и мне попробовать в петлю? – сострил Артур.

– Нет, дорогой, – сказала она спокойно. – Тебе петля не поможет. Мужественнее уже некуда! И они попрощались, пообещав забежать как-нибудь еще. Он углубился в свои мысли. Ангелы впоминались ему все в больших подробностях. Прошло несколько недель, он шел к выздоровлению. Его перевели в общую палату, где, кроме него, размещались еще трое пациентов в состоянии средней тяжести, и поставили на психиатрический учет. Несколько раз он ходил к психиатру, в кабинете у которого стоял портрет доктора Фейденберга, светила и лауреата.

Доктор с гордостью рассказал, что он ученик профессора и, может, даже любимый. Г. Фильману лицо профессора показалось знакомым, и он несколько минут внимательно изучал портрет. Врач заметил этот пристальный взгляд и спросил, не интересуется ли он, господин Фильман, психологией.