К моменту прибытия в участок, Джеф уже полностью взял себя в руки. Он прошел в свой кабинет, и, связавшись с Валленквистом, доложил ему о своем возвращении.
Шеф проявлял явное любопытство по поводу беседы с Хорн, однако не осмелился задавать слишком много вопросов.
Гриль бесследно исчез, словно проскользнул куда-то в давно заброшенную древнюю канализационную систему. Не исключено, что именно так он и поступил. Десять патрульных во главе с сержантом искали его в подземных переходах в районе Университета Иешива. Однако пока им удалось обнаружить лишь проломленный человеческий череп не первой свежести, несколько огромных крыс и пару полустертых строк на стене, написанных старинным языком, видимо, в двадцать первом столетии:
Я НЕНАВИЖУ ГАФФИТИ!
И Я ТОЖЕ, А ЕГО БРАТ ЛУИДЖИ – НАСТОЯЩЕЕ ДЕРЬМО!
Рутенбик спрятался, словно заяц, юркнувший в колючий кустарник.
К его радости в три часа появилась детектив-инспектор Барневольт. Кэрд быстро ввел ее в курс дела, а потом они мило побеседовали о стремлении молодежи вновь установить моду на брюки.
– Мне они не нравятся, – сказала Барневольт. – Что они носят? Брюки слишком тесны, все формы так и выступают. Я пробовала их надеть. Они же сковывают движения. Что-то в них есть безнравственное.
– Я слышал, что Среда уже некоторое время носит брюки, – рассмеявшись, сказал Кэрд. – Причем и молодежь, и старики.
– Еще бы, – пожала плечами Барневольт, – ты же знаешь, каковы люди.
Кэрд вернулся домой на велосипеде, заглянул к Озме в студию и, обнаружив ее занятой раскрашиванием осы, прошел в дом. Просмотрев на экране новости, на самом деле не содержавшие никаких новостей, он спустился в подвал, чтобы позаниматься на тренажере. Потом, приняв душ, оделся: простая, длинная, белая рубаха с жабо на груди, оранжевый ремень и изумрудно-зеленая шотландская юбка. Пришла Озма, и Джеф попросил ее выкрасить ему ноги в желтый цвет – удачное сочетание с ярко-малиновыми сапогами, загнутыми вверх носками. Они перекусили, и Джеф завершил свой туалет, подобрав широкополую шляпу с высоким коническим верхом, украшенным малиновым искусственным пером.
Озма надела белую шляпу с длинным красным клювом, облегающую блузу из простой материи, зеленую с блестками юбку-кринолин, доходящую почти до лодыжек, красные с блестками чулки и зеленые туфли на высоких каблуках. Ее украшали причудливые серьги с подрагивающими при каждом шаге длинными орлиными перьями. На лице – щедро наложенная зеленая косметика, зеленая помада и румяна. Многочисленные кольца на пальцах и кроваво-красный зонт довершали туалет.
– А твой где? – спросила Озма.
– Мой что?
– Твой зонт.
– В прогнозе сообщили, что дождя сегодня не предвидится.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду, – невозмутимо заметила она. – Зонт обязателен в вечернем туалете.
– Ты будешь очень несчастна, если я не захвачу его с собой?
– Несчастна вряд ли. Просто буду чувствовать некоторое смущение.
– И это ты – художник совершенно уникальный, – протянул он. – Просто прекрасно.
В семь часов они вышли из дома с большими наплечными сумками и сели в такси. К моменту их прихода просторный холл музея уже заполнили гости, державшие в руках бокалы с коктейлями или с напитками покрепче. Образовав небольшие группки, они неторопливо беседовали, время от времени меняя компанию. Фактические линии коммуникации, как называли их антропологи двадцатого столетия, функционировали исправно. Все беспрестанно говорили – и никто не слушал.
Поприветствовав хозяев, Кэрд и Озма присоединились к группе Целевиков, однако на Джефа они навели тоску, и он вскоре перебрался к стайке Прежуристов. Озма тоже сменила собеседников, примкнув к Супернатуралистам. Последние представляли собой объединение художников, которые отвергали современные методы письма и создали новую школу, настаивавшую на предельно реалистичном отображении действительности. Объекты своего творчества они показывали не только с внешней стороны, но и в буквальном смысле изнутри. В соответствии с их теорией одна сторона изображаемого на портрете лица должна демонстрировать то, что видно глазу, зато вторая отводилась так называемым пластам глубины. Это часть лица представала на их работах таким образом, будто с него сняли кожу и удалили череп. На передний план во всей своей красе выступали мозги, рассмотренные художником в натуре.
Кэрд затруднялся определить достоинства и значение школы Супернатуралистов, но не решался спорить об этом с Озмой. Что он понимал в искусстве. Кроме того, зачем портить жене настроение, ведь подобные ухищрения способны доставить ей истинное наслаждение. Впрочем, иногда ее восторженные разговоры на эти темы сильно утомляли Джефа.
К половине одиннадцатого вечеринка достигла своего апогея. Озма по просьбе хозяина увлечение расписывала его тело. Обнаженный, он стоял в середине зала, а Озма, склонившись, наносила на кожу импровизированную композицию. Кэрд, наблюдая за этой сценой из глубины зала, раздумывал о том, удастся ли ей сделать мужское тело похожим на тельце столь любимого ей кузнечика.