Протезист

— Ну, это довольно сложная и, на первый взгляд, фантастическая система, отчасти похожая на таблицу Менделеева, только не для химических элементов, а для людей, занимающих то или иное положение в обществе. Дело, видите ли, в том, что наши связи с людьми и самый характер отношений воздействуют не только на психику, привычки, образ мыслей, но гораздо глубже — на фенотип человека, а через него влияют уже на наследственность. Занимательную штуку открыли у меня в лаборатории, Фома Фомич. Оказывается, не только типы людей находятся в четко структурированной взаимосвязи, так что один характер с определенными свойствами возникает в социальной ячейке, а никак не другой, но даже литературные персонажи, если их увязать один с другим, образуют прочное взаимосвязанное полотно человеческих свойств. И вышеназванная система социальных экстраполяции в зависимости от входных и выходных данных человеческого бытия позволяет конструировать всю архитектонику личностного образа с вероятностью прямо-таки обескураживающей. Эдакая социально-психологическая таблица Менделеева. А в нашем конкретном случае данная система просто необходима, ибо, скрупулезно изучив все реакции конкретного психологического натурщика на внешнюю среду, мы сможем затем экстраполировать их применительно ко всем слоям общества и группам населения и наконец-то создать целостную картину общества. Причем, заметьте, картину детальную, так что на ней можно будет разглядеть человека во всех мыслимых деталях настроений и убеждений.

Я выпрямил голову, встал во весь рост и довольно громко провозгласил:

— Чудесно, обещаю быть хорошим редкоземельным элементом таблицы Смысловского.

Они пристойно рассмеялись, с удовольствием размяв напряженные лица. Появилась легкая и обворожительная Лиза со множеством красиво приготовленных коктейлей на расписном подносе. С некоторым недоумением она посмотрела на меня, предложив самый высокий бокал с лимонной долькой на боку (…) Меня пригласили в качестве понятого при обыске моего же Неверия, и у меня еще хватило сил паясничать (…) Присутствующие непринужденно разговорились, усиленно жестикулируя, и чуть не расплескали цветное содержимое бокалов, а про меня забыли, будто про часового возле ограбленных египетских пирамид…

— Кстати, Фома! — все трое простерли ко мне свободные руки, затягивая в свой эмоциональный говорливый клубок, и увлекли в глубь жилища. Путаясь в дверях, рыхлых предчувствиях и аберрациях совести, я выбился из сил от всей этой чертовщины. Длинный коридор был увешан картинами с изображением шутов всех времен и народов, из их числа я признал лишь лица Семена Тургенева, Никиты Трубецкого и Николазо Пертузато.

Я прошел сквозь этот коридор, как сквозь свой блокнот.

Почти сбив с ног неуместным запахом модного коринфского одеколона, Эдуард Борисович высунулся вдруг из-за огромного книжного шкафа и гаркнул мне в самое ухо:

— Фома! Условиями договора предусматривается ваше свободное посещение этого дома и даже проживание в одной из комнат второго этажа, а также регулярное получение некоторых сумм наличных денег для того, чтобы эксперимент протекал беспрепятственно и безо всяких там… ну… осложнений, — и он сунул мне липкий от ликера конверт с такой настойчивостью, что, наверное, испортил все водяные знаки на купюрах. Резко заиграла какая-то бравурная музыка, разом хлопнуло несколько дверей, резко звякнуло полторы тонны всякой посуды, и я остался совершенно один в коридоре, увешанном изображениями — старинных шутов. Посмотрев под ноги, на длинном бледно-желтом ковре я увидел два маленьких кровяных пятна и, со сверлящим, ужасом вспомнив свое назначение в этом доме, схватился за пиджак так, где лежал блокнот…

Периферийным зрением ухватил близкое присутствие живого организма и, нервно сломав красный грифель карандаша, я резко обернулся к человеку в полосатой жилетке, белых перчатках, черной бабочке и изобразил из своей физиономии огромный вопросительный знак:

— ?

— Вам предлагается посетить закрытый фонд Центральной Национальной библиотеки, а вечером вас приглашают в баню, — сказал прилизанный человек.

— Мне нужно отправиться туда сейчас? — спросил я, поспешно пряча блокнот.

— Как вам будет угодно, — глухо молвил человек, обегая мою внешность пластмассовыми глазами по одному и тому же маршруту. — Вот ваш пропуск, — он помедлил немного и, обозначив нетщательно выбритый кадык, добавил: — Ваша комната на втором этаже готова.

— Благодарю, — пряча пропуск в кармане, подмигиваю статуэтке стеклянного амура, застывшего в игриво-сладострастной позе на высокой тумбе, и покидаю дом, подгоняемый далеким и едва уловимым Лизиным смехом. Наверное, это правда, что человек живет по принципу наибольшей экономии чувственных содержаний (…)

Ничто так не разрушает, как необходимость оправдываться. Только начни — и не успеешь оглянуться, как ты уже стал существом более низкого порядка.

…в моем кармане робко звякнули мелкие деньги, и я выбросил их в декоративный бассейн к глуповатым цветастым рыбешкам, когда проходил мимо.