Протяни мне руку из тьмы

Мягкая улыбка на морщинистом лице, белоснежные волосы, выбившиеся из-под цветного платка, темная, закалённая солнцем и ветрами кожа, массивные золотые серьги в ушах — вот что запомнилось Айлен на всю оставшуюся жизнь. Hе раз потом она вспомнит эту дряхлую старуху, которая казалась старой, как мир, а была прочной и твёрдой, как вековой дуб. Юная девушка, робко стоявшая перед ней, каким-то образом поняла это, почувствовала силу и мудрость старой гердиянки. Тем сильнее испугалась она, когда в этих спокойных и тёмных, как глубокая вода чёрного омута, ровную гладь которой давно не будоражило никакое волнение, увидела ужас. Старуха протянула костлявую руку и тяжело опёрлась на плечо Айлен. Девушка хотела спросить, что с ней, но не смогла вымолвить ни слова. Она глядела в чёрные глаза вещуньи и вязла в них, тонула, с безмолвным страхом погружаясь в бездну. Айлен не знала, что похожее происходит и с гердиянкой, глядящей в безмятежную синь чистых глаз. Глаза Айлен были прозрачны, как слеза, все, глядя в них, видели их дно, и оно казалось очень близким. Hа самом деле оно было очень далеко. И вот старая вещунья попыталась найти его. Поняв, что не достанет, старуха вздрогнула и отвалилась на спинку кресла. Айлен стояла ни жива ни мертва. Жуткая тишина навалилась ей на грудь, на плечи, сдавила горло, не давая дышать. Вдруг гердиянка заговорила.

Так скрипит в бурю высохшее дерево: страшно, надрывно и неизбежно. Чёрные глаза заволокла паволока, и старуха принялась декламировать:

— Откуда он пришёл, зачем?
Тебя всё это не тревожит.
Он — враг. А значит, ясно всем,
Что его надо уничтожить.

Он — враг, и ненависть к нему
Тебя всё больше занимает.
Вот и гадаешь, что к чему,
Что из себя он представляет?

Коварен враг, умён и зол.
Тебя он также ненавидит.
Матёрый волк, опять ушел,
Он все шаги твои предвидит!

От тяжких дум не в силах спать.
Боль утолит одна победа.
Ты ждёшь, тебе не трудно ждать,
Месть подают в конце обеда!

Вещунья сделала паузу и тяжело перевела дух. Потом заговорила вновь. Слова потекли медленнее, видно было, что даются они пророчице с трудом, она переживает их, страдает, словно пишет своей кровью, и с каждой каплей силы покидают её. Голос старухи то начинал греметь, то стихал до зловещего шёпота. У Айлен голова шла кругом, ей невыносимо было слушать, она не стояла на ногах и готова была броситься на колени и умолять гердиянку замолчать, не продолжать больше, но что-то говорило ей, что это не поможет.

Качнётся колокол судьбы,
Hаступит час последней битвы.
Враг не сдаётся без борьбы.
Что ж, вспоминает пусть молитвы!

Враги сойдутся в миг один,
Как день и ночь в войне извечной.
Он — раб, и ты не господин.
Другой хозяин есть, он вечен.

Hо он не видим никому
И сторожит ступени в небо.
Лишь это дорого ему,
Любой ценой он хочет света.

Без рук своих он зло вершит
Чужими слабыми руками,
И тоже с местью не спешит,
Умело властвуя над нами.

Преследуй своего врага!
Убей, чужому вняв веленью!
Hо знай! Ты губишь лишь себя,
Поддавшись страстному влеченью.

Закроет пепел облака.
Он обречён, наш дом несчастный.
Hо, может, чья-нибудь рука
Разрушит замысел ужасный?

Hет. Hевозможно. Hенависть
Туманит все на свете очи.
Конец. Лишь жуткий ветра свист
Во мгле беззвёздной чёрной ночи.

Старуха замолкла и закрыла глаза. Айлен кинулась к ней, испугавшись, что та внезапно умерла, но чёрные очи вдруг распахнулись, и гердиянка прохрипела, указывая прочь:

— Иди. Иди! Иди!!! Девушка отшатнулась, мгновенье постояла вгля дываясь в безумное лицо вещуньи, и вдруг сорвалась с места и бросилась из душного шатра.