Протяни мне руку, Рэй

Первое стихотворение, написанное на этой крыше, было посвящено дождю. Вспомнив об этом, девушка сразу же прикинула в уме, сколько осталось до последнего дня сдачи работы на конкурс. Согнув ноги в коленях, Оксана притянула их почти к самой груди, а затем двумя ладонями закрыла себе лицо. Оставалось слишком мало времени. Если девушка не сядет писать работу в ближайшие дни, то об участии в конкурсе можно будет смело забыть.

А ведь вдохновение есть. Есть, черт возьми! Да вот только стихи, рассказы, даже рисунки — все не то! Если бы только можно было на конкурс отправлять подобные работы… Да вот только Оксана бы и в таком случае не выставила бы ее. Даже самое маленькое четверостишье она не отправила бы на конкурс, если хотя бы в одной строке было что-то, связанное с Рэй. Ведь это было только ее, принадлежащее лишь Оксане. И никто не имеет права читать это.

Она не должна была влюбляться в эту девушку. В кого угодно, но только не в нее. Твердя себе это уже в который раз, Оксана чувствовала, как начинает жечь глаза. Это ведь неправильно: отдать сердце тому, кто в скором времени уйдет из этого мира. В прямом смысле слова.

Слишком тяжело.

Оксана медленно убрала руки от лица, принимая самое тяжелое в ее жизни решение.

— Вот ты где! — рядом раздался голос, заставляющий сердце Оксаны тоскливо заныть.

Потому что решение уже принято. Потому что уже нельзя дать себе слабину и пойти на попятный.

Голова была словно чугунной, и Оксане стоило немалых трудов повернуть ее в сторону Рэй. Голубые глаза, казалось, потухли и выглядели как тусклое пламя конфорки, которую предварительно накрыли прозрачным матовым колпаком. Губы были чуть приоткрыты, словно девушка готовилась в скором времени задать какой-нибудь вопрос или сказать что-то. Оксана не встала при виде Рэй. Она так и осталась сидеть, прислонившись спиной к ставшей холодной стенке чердака.

Рэй шла — не по воздуху, а по крыше. Как будто была нормальным человеком. И даже порванные до колен штаны куда-то исчезли. Сейчас на девушке были темные джинсы и белая рубашка. Две верхние пуговицы были небрежно расстегнуты, а рукава — закатаны. А еще Оксана первый раз видела Рэй в обуви. Это были обычные черные кеды с белыми шнурками. Еще вчера она бы очень удивилась такому наряду — а в случае с Рэй это и правда был наряд, — но сейчас Оксана со сквозившей во всем ее облике безысходностью тоскливо смотрела на подошедшую девушку.

Остановившись в одном метре от Оксаны, Рэй замерла. Она еще издали заметила, что что-то не так. Даже если бы она и не могла слушать сердце, то и так поняла бы, что не все в порядке. Это выражалось и в том, как сидела Оксана, и как лежали ее руки, и как она смотрела на окружающий мир и в особенности — на Рэй.

Присев на корточки рядом с девушкой, Рэй тряхнула волосами, стараясь убрать мешавшую прядь.

— Ты, выходит, на крыше, — неуверенно начала она.

Оксана на мгновение закрыла глаза, словно готовясь к чему-то, а затем, усмехнувшись, произнесла:

— Ты удивлена? Даже странно… А я-то думала, что нахожусь под круглосуточным наблюдением и тебе не составит труда меня отыскать.

Если слова девушки и задели Рэй, она этого ничем не показала. Усмехнувшись в ответ, она покачала головой, а затем спокойно сказала:

— Только не говори мне, что ты все еще злишься из-за того случая в женской раздевалке. Я извиняться за это не собираюсь, — Рэй поднялась. — Я не считаю, что поступила неправильно. Если ты переживаешь из-за того, что я оставила на нем царапины, то можешь остыть, они уже давно зажили. А если тебя волнует то, что он видел меня, то можешь об этом не беспокоиться, — девушка усмехнулась, — так как он об этом уже да-авно забыл. Хотя я бы предпочла не стирать ему память… и оставила бы не только четыре жалкие царапинки… — уже чуть тише добавила она.

— Почему ты вмешалась? — стараясь придать голосу обвинительный тон, холодно спросила Оксана.

Рэй застыла, и ее ухмылка, еще мгновение назад игравшая на губах, мгновенно исчезла после вопроса Оксаны. Переведя взгляд на девушку, она заметила, что голубые глаза смотрят на нее с вызовом. Нахмурив брови, Рэй очень тихо спросила:

— А ты не поняла?

— Что если я хотела поцеловать его?

Голос Оксаны был таким твердым, что она сама этому удивилась, но виду не подала. Не сводя глаз с Рэй, она молча поджала губы и ждала ее ответа. Или хотя бы какого-нибудь действия, но Рэй застыла как статуя и не произносила ни слова. Черные глаза не моргали, и девушка, казалось, совсем перестала дышать. Оксане сделалось немного не по себе. Шли минуты, а Рэй все не двигалась и молчала. Но Оксана знала: если она отвернется, то проиграет.

Сердце не унималось. Оно шептало девушке, чтобы она поднялась, и Оксана плотнее прижалась к холодной стенке. Оно шептало девушке, чтобы она сказала Рэй правду, и Оксана сильнее сжала губы. Оно шептало девушке, чтобы она отвела взгляд в сторону, а затем извинилась за все сказанное, что могло задеть Рэй, и Оксана сама застыла как изваяние. Как памятник молчаливому сопротивлению правде.