Против часовой

– Когда закончите со всем этим, – несколько брезгливо Сольвейг обвела толстым пальцем с ярким, как сама, маникюром передвижной столик стюардессы, – принесите нам текилы.

– Какой, сеньора?

– Белой, только белой! И лайма, конечно. Ну да вы без меня знаете.

– Си, сеньора.

Наташа наблюдала всю эту сцену во все глаза. Попробуй она выкинуть что-нибудь в этом роде, как далеко, интересно, ее бы послали.

– Понимаешь, детка, текила тем и хороша, что можно пить ее всегда: и до, и после, и во время. Ты впервые в Мексике? Если собираешься замуж за мексиканца – не делай этого, возьми совет старой мексиканки… – Впервые она употребила не вполне русскую грамматическую конструкцию. – Эти мачо, бр-р-р… думают только о своем члене. Интереснее, чем их яйца, они уверены, на свете ничего нет. Или у тебя в Мексике уже есть муж? – И с притворным испугом

Сольвейг прикрыла ладонью рот – жест нянюшки-простолюдинки из мексиканского сериала. И Наташа вдруг узнала ее: конечно же, это та самая цыганка ее юности с утренней, но уже пыльной свердловской улицы. Не буквально, конечно, та самая, но как бы перевоплощение той… Отпираться было бессмысленно.

– Да, я лечу к мужу, – произнесла Наташа. И добавила:

– Но он об этом не знает…

Принесли текилу во влажных бокалах, которые до того окунали краями в соль. К концу дозы Наташа была обучена пить текилу, а Сольвейг в свою очередь узнала о Наташе все. Ну, во всяком случае, то, что уложилось в два часа последующего полета. Можно сказать, они стали подругами – так стало казаться захмелевшей Наташе. Она не раз тревожно спрашивала думаете, я найду его, и Сольвейг успокоительно похлопывала ее по руке.

– Вообще-то, детка, в твоем положении легче всего найти его и убить.

Наташа поперхнулась текилой.

– Как… убить?

– Ведь так сказано в этом самом Указе, если я точно поняла. Сказано: если муж жив! А если он мертв, то ты сможешь вернуться к детям… Ну не самой, конечно. Ты и не сумеешь. Поверь, не такое это легкое дело

– убить человека. Это, можно сказать, искусство. Да еще убить… знакомого. Но в Мексике с этим несложно. Безработица, что поделать.

Даже совсем зеленые юнцы принимают заказы. Попадаются, конечно, бедолаги: стрелять плохо умеют, нервничают, палят куда придется, калечат мишени. А с мачете вообще не справляются – городские, что с них взять… Деревенские-то с детства поднаторели в драках. Особенно индейцы…

У нас в Москве тоже с этим несложно, подумала Наташа, но вслух не сказала: еще подумает Сольвейг, что она, Наташа, что ни день прибегает к услугам наемных киллеров. И чуть было не спросила: мол, откуда Сольвейг так хорошо осведомлена в механике этого дела. Как это называется – мокрого. Однако, хоть и была нетрезва, спохватилась и промолчала.

– Если у тебя есть лишних долларов триста-четыреста. Впрочем, можно устроиться и за двести. – Сольвейг прикрыла ладонью рот. – И вот что, детка, не печалься. Ты не бежишь от себя, ты идешь от себя к себе. Ты возвращаешься в дом.Мы все на пути к дому… – И тут

Сольвейг сладко и широко зевнула, прикрыла глаза и через мгновение уже спала, откинувшись, чуть похрапывая, и необъятная ее грудь уютно ходила вверх-вниз. И Наташа поймала себя на том, что с наслаждением использовала бы эту грудь на манер подушки.

Глава 15. Приземлились

Разбудил Наташу голос в репродукторе: пристегните ремни… внимание… мы осуществляем посадку в аэропорту столицы Мексики городе… температура воздуха…

– Отлично долетели, детка, – сказала Сольвейг, будто и не спала. -

Тебя встречают? А не то…

– Нет-нет, у меня трансфер, – сказала Наташа, пытаясь встряхнуться.

– И отель заказан…

Тут самолет скакнул в воздушную яму, чуть клюнув носом, и резко накренился вправо. Краем глаза Наташа увидела в иллюминаторе остроконечные горы на горизонте, поползшие куда-то вверх. Ее отвлекло от пейзажа то, что при маневре с полки над передним креслом что-то вдруг сорвалось. Оказалось, какой-то идиот засунул туда недопитую пачку томатного сока. Спереди раздался хрип, и кто-то засучил ногами так сильно, что переднее кресло заходило ходуном.

Видно, пассажир забыл, что привязан, и попытался вскочить, чтобы оценить последствия для своего костюма. Сольвейг сказала задумчиво:

– Нет, определенно нам с тобой везет, милая. Вот скажи, у тебя была в жизни хоть малейшая надежда познакомиться с мужчиной, на которого хоть однажды падал томатный сок?

И обеим отчего-то стало так смешно, что они, сблизившись головами, зажав руками рты, принялись хохотать. Тут включились турбины, и уши заложило.

– Поздравляю, ты прибыла куда надо. Мексика, детка, – это родина мира. – Сольвейг кричала Наташе в самое ухо. – Ты идешь к самой себе, детка. – И повторила с напором, как цыганка некогда: – Ты идешь к дому! – Наташе стало страшновато. Потому что ее дом находился как раз в противоположном направлении… Да-да, она цыганка, она ворожит, Наташа ведь – просто по туру…