Против часовой стрелки

— Глупыми, как и вы. Но не крысами. Нашим девизом было — один против одного. Двое на одного не шли. Разумеется, и среди нас находились крысы. Они есть всегда. Но приходит время, когда крысы ужасно размножаются. И тогда появляется человек со свирелью и уводит их из города. А пока его нет, нужно завести другую музыку.

Все смотрели на нас тихо, безучастно, устало. Мне их водка ударила в голову.

— Вы призываете к войне? — сказал Тони. — Она будет. Война поколений. Вы впадаете в старческий маразм, мы растем. Мы сыты по горло вашей ложью и бахвальством, вашим двуличием и болтовней. Не надо нам ни рая, ни ада. Ни бога, ни черта. Молодость так коротка. Почему мы должны отказаться от нее. На что вы нас «вдохновляли»?

Шерифу и Мирчу не нравилась его речь.

— Это к делу не относится, — сказал Мирч.

Но Тони вошел в раж:

— Чему вы нас учили? Быть честными и надрываться ради тех, кто будет жить после нас. А на поверку — для вашего блага. Какое нам дело до тех, кто придет потом? И какое дело до вас? Мы хотим жить, мы. Виллами владейте вы. Журналами тоже. Милиция пусть будет у вас. Банки. Школы. Мы же возьмем свое. Какой Педро прок от ваших школ? Торчал в техникуме, фатер бил его, как собаку. Ему лучше с нами, он стал прогуливать. Его выгнали. Что видит Тереза на заводе? Пьянство по субботам. А потом вставай в пять утра и тяни лямку. Что вижу я от своего родителя? Проповеди и понукания, а деньги он лучше сам пропьет.

Послышалось ворчанье. Тони упрямо продолжал:

— Что Сеня получила в школе? И что еще получит? Три слова по-английски и три по-русски. Что имеет Шериф от шести дорожных знаков? Чему выучился Мирч в мастерской? Разве что мыть, стирать да нянчить детей?

— Кончай трескотню, — сказал Мирч.

Но Тони невозможно было остановить.

— Вы нам создали рай, да? Вам бы только брать наших баб. А мы ваших — ни-ни. Вам бы только нас бить, сажать в тюрьму, исправлять, пичкать моралью, а нам — и рта не раскрой. Вам бы только разыгрывать принципиальных, образцово-показательных, передовых граждан, а нам плясать под чужую дудку…

— Тони, ты слишком много говоришь, — медленно произнес Мирч.

— Да, — обозлился Тони. — Потому что думаю не так, как вы, дубы. Я в самом деле взял бы в руки пулемет. Мне мало только пить, играть в карты, пускать пыль в глаза да спать с бабами. Я бы… я бы их убивал.

В наступившей тишине раздался холодный голос Мирча:

— Восемнадцатикаратный болван.

Шериф, по-видимому, был с ним согласен.

— Хватит, Тони, твой вечер кончился. Садись!

Педро:

— Двойка.

Мирч:

— Слюнтяй.

Педро:

— Без стиля. Я ведь говорил.

Сеня смеялась. В обстановке полнейшего разлада я сказал:

— Не спорьте, ребятки. Это производит на врага плохое впечатление. Надо решать. Отпустите вы меня или убьете. Вот так. И то и другое опасно. Решать трудно. И чем дальше, тем труднее.

— Двинь ему, Тереза, чтоб заткнулся, — хладнокровно распорядился Мирч. — Или оставим их вдвоем, пусть наговорятся вволю.

Шериф сделал знак. Головы сомкнулись. Шериф давал указания тихо, спокойно, холодно. Тут меня прошиб озноб. Тони то ли дурак, то ли фантазер, то ли романтик. Шериф самый из них опасный. Я не разобрал ни слова. Посовещавшись, одни закурили, другие принялись пить. Даже Сеня стала серьезной. Первым на меня взглянул Тереза. Их палач. Возможно ли? Я почуял смерть.

— Проверь у него карманы, — приказал Шериф. — Нет ли там финки?

Тереза медленно, профессионально полез ко мне в карман. Тщательно ощупав все, что там было, он вытащил руку.

— Развяжи его. Берк, склянка с соляной кислотой будет у вас над головой. Педро, машину.

Педро ушел. Развязывали меня трое: Тереза, Тони и Шериф. Мирч сунул мне под нос склянку. Когда сняли веревки, я хотел сразу встать, но не тут-то было. Ноги словно отнялись. Тереза поднял меня и с трудом поставил на ноги. Ног я не чувствовал, будто отморозил. Парни подтолкнули меня, я чуть не упал. Тогда они подхватили меня под руки и повели. Ноги мои волочились по полу. Тишина. Снаружи зарокотал мотор машины. Сквозь облака пробивалась луна. Так вот каков он, последний путь! Столько раз я его себе рисовал, чтоб он не застиг меня врасплох. Когда попал в плен к белякам. Когда сидел в немецких застенках. В концлагере. На исходе войны, когда говорили, что всех нас прикончат. Вот он пришел! Через столько лет? И где? От кого? Одеревеневшие члены постепенно отходили, но слишком медленно, чтоб я мог что-нибудь предпринять. Они держали меня под руки, точно мы шли на танцы. Педро стоял у машины. Мотор ритмично рокотал. Фары были зажжены. Меня пихнули на сиденье рядом с шофером и захлопнули дверцу. А сами, словно забыв про меня, взялись что-то обсуждать.

Я сидел в запертой машине. А что, если быстро пересесть за руль, выжать сцепление, включить передачу и рвануть? Члены мои быстро оживали.