Против черного барона

Я не стал его расспрашивать о неудаче в летной учебе. Из разговора понял: технику знает хорошо. Когда сказал Косте, что назначаю его обслуживать мой «Ньюпор-24», он обрадовался.

Ильинский оказался грамотным, старательным механиком и неожиданно хорошим рассказчиком. Возле нашего самолета стал частенько собираться народ.

Как-то Иван Савин сказал мне:

— А ваш Ильинский — прирожденный агитатор…

— Что, задания ваши хорошо выполняет?

— В том-то и дело, что пока нет! — возразил Савин. — Это наше с вами упущение.

Нет, не шутками и анекдотами притягивал Ильинский к себе людей. Он рассказывал о том, что видел и пережил сам: о расстреле июльской демонстрации в Петрограде, об аресте министров Временного правительства. С особым воодушевлением Костя говорил о Ленине. Он не раз видел его близко, участвовал в беседе с ним, когда Владимир Ильич приезжал на открытие рабочего клуба завода.

— Вот ты видел и слышал товарища Ленина. Скажи: что больше всего в нем запомнилось? — спросил один из мотористов.

Костя подумал немного и сказал:

— Один человек с нашего завода хорошо на этот вопрос ответил. Я только повторю его слова… Рабочий малярного цеха Быков не разделял наших взглядов. Далек был от большевиков. После того как Владимир Ильич побывал у нас, Быков сказал мне: «За Лениным можно идти — он не подведет»…

Весна на Украине в 1920 году наступила рано. Как-то сразу заголубело небо. Засияло солнце. Подсохла земля. А раз аэродром подсох, значит, начинай полеты. В первой половине марта все машины мы уже отремонтировали и занялись их облетом. Время бежало незаметно.

Однажды я увидел на аэродроме двух парней в кожаных куртках. Они шли вдоль стоянки, посматривая на самолеты: один — высокий, худощавый, с большими рабочими руками, другой — коренастый и широкоплечий.

Подошли, молодцевато вскинули руки и поочередно представились:

— Красный военный летчик Васильченко!

— Красный военный летчик Дацко!

— Откуда, товарищи?

— Из Московской школы авиации Рабоче-Крестьянского Красного военно-воздушного флота, — доложил Дацко.

— Какое отделение закончили?

— Истребители! — не без гордости ответил Васильченко.

— Вот и отлично! А мы как раз только что отремонтировали два «ньюпора»…

На худощавом лице Васильченко мелькнула довольная улыбка. У Дацко тоже весело сверкнули глаза.

— Партийные?

— Коммунисты! — ответил за двоих Васильченко.

Так мы познакомились. Рабочие парни с удовольствием рассказывали, как учились летать. С особой теплотой они говорили о летчике-инструкторе Александре Ивановиче Жукове.

Разволновал меня разговор с этими молодыми ребятами. Невольно и я вспомнил своих замечательных учителей: Михаила Никифоровича Ефимова и Ивана Яковлевича Земитана. Где они сейчас? Что с ними стало? Ведь не видел их восемь лет, с 1912 года!

Идет гражданская война, по какую сторону баррикад они стали? Всякое могло случиться…

Николай Васильченко и Иван Дацко тревожились перед первым вылетом. И мне почему-то вспомнились Гродно, мой приезд туда, холодное безразличие ко мне командира, первая авария. Я подумал: может быть, и меня эти ребята считают черствым старым хрычом. Наверняка им кто-либо рассказал о моей строгости. Чувствую: побаиваются меня. Эх, хлопцы, хлопцы! Знали бы вы, как мне хочется, чтобы у вас с самого начала все пошло хорошо!

При тогдашней малочисленности красной авиации летчики и летнабы всех частей чуть ли не по именам знали друг друга. И конечно, прибытие к нам двух новеньких стало большим событием. Летчики, мотористы и даже обозные пришли на аэродром посмотреть, как они вылетят.

Дацко первым подошел к самолету и неторопливо поднялся в кабину. Уверенно запустив мотор, он вырулил машину на старт. Вот ротативный «Рон» зарокотал, и «ньюпор», разбежавшись, рванулся в небо. Взлет отличный! Самолет плавно развернулся, сделал круг и пошел на посадку. Летчик приземлил его точно и мягко.

Стоявший рядом со мной командир 6-го отряда Соловьев молча показал большой палец.

Карл Скаубит, по-латышски твердо выговаривая «л», коротко заметил:

— Нормално…

Комиссар Савин отозвался более восторженно:

— Молодец парень!

Наступила очередь вылетать Николаю Васильченко. Я заметил, что он сильно волнуется. Надев пробковую каску, никак не мог застегнуть ремешок под подбородком. Вот, кажется, успокоился и быстро сел в кабину.

— К запуску!

— Отставить! — вмешался я.

Он повернул ко мне широко открытые от удивления глаза.

— Товарищ Васильченко! Почему вы не привязались?

— Так слетаю, товарищ командир. Не выпаду… — ответил он смущенно, однако тут же накинул на себя и закрепил привязные ремни.

— Спокойнее, Васильченко, спешить вам некуда.

На взлете машина задрала нос и круто полезла вверх. Несмотря на теплый день, мне стало зябко: еще мгновение — и самолет, потеряв скорость, свалится в штопор. А высота не более ста метров. Нет, ничего, справился. Вот летчик перевел машину в горизонтальное положение и стал разворачиваться. «Взлет нехорош, — решил я про себя. — Какова-то будет посадка?»

— Спокойнее, браток! — слышу голос Савина. Он не отрывает взгляд от «ньюпора».