Против князя Владимира

Владимир послушно выполнил то, что ему предписал Варяжко, казалось, все прошло без сучка без задоринки, но что-то насторожило ближников князя. Сидевший справа боярин смотрел на того с недоумением, второй же уставился на новгородского гостя тяжелым неотрывным взором. Варяжко ощутил идущее от него давление на свое сознание, с каждым мгновением оно нарастало - враг пытался сломить его волю. Дар у того оказался огромным - все труднее сдерживал напор чужой силы, уже тонул в бездонном омуте почерневших зрачков. В отчаянии воззвал прародителей богов: - Род, Рожаница, спасите мою душу, я погибаю!

Через мучительно долгие мгновения стало легче - давящая прессом сила резко спала, недруг же вначале закрыл глаза, после покачнулся вперед и упал кулем на пол. Никто, Варяжко тоже, не понял, что случилось с крепким на вид мужем, через какое-то время княжеский боярин соскочил с лавки и бросился к тому. Стал проверять биение сердца и дыхание, а после вызвал дежурившего в приемной палате гридня. Вскоре прибежала дворовая челядь и унесла куда-то впавшего в беспамятство ближника. Ни в тот день, ни в последующие Варяжко больше не видел этого опасного противника - как выяснил чуть позже у Владимира, доверенного человека самого патриарха, приставленного им к князю в качестве советника. По-видимому, он и диктовал своему подопечному нужные Византии решения, а тот исполнял, не подозревая об учиненным над его волей насилием.

Больше двух недель пробыл Варяжко со своими людьми в Киеве, каждое утро виделся с князем, иногда с его семьей - юной супругой из византийского рода, близкого к императору, - и детьми от прошлых жен. Их у него было трое, после принятия христианства расстался с ними, но детей, рожденных ими, оставил при себе. Не сказать, что сблизился с родными Владимира, также как и с ним самим - вел себя ровно, но в душу им не лез, о себе и своей семье рассказывал мало, лишь когда не отставали с расспросами. Невольно привязался к одной из младших дочерей князя - пятилетней Любаве, та сама едва ли не с первой встречи ластилась к нему пуще, чем к родному отцу. Тот, впрочем, не отличался особым чадолюбием, редко случалось, чтобы он кого-либо брал на руки или привечал лаской.

Вот девочка и отозвалась на проявленную Варяжкой жалость - утешил ее, когда она во дворе споткнулась и упала, поцарапав колено и ладони, а потом заплакала. Как привык со своими детьми - поднял на руки, приговаривая успокаивающие слова, протер ссадины чистым платком, подул еще на них. Любава прижалась к его широкой груди, обхватив ручками шею, так и застыла, продолжая еще всхлипывать. Детская душа, лишенная родительской ласки, потянулась к нему, а он не мог оттолкнуть, принял как родную. С того дня бросалась к Варяжко, встретив где-нибудь в сенях, после сама приходила к нему в гостевую палату, а он рассказывал ей сказки или играл во что нибудь. Иногда к ней присоединялись другие дети - княжеские и дворовые, с ними Варяжко водился с гораздо большей охотой, чем со взрослыми.

В конце марта, когда на Днепре сошел лед, отправились к Волге на трех ладьях якобы для совместной добычи земляного масла, как в это время называли нефть, ниже устья Оки и производства из него нужных материалов для греческого огня. Сама перспектива применения подобного средства в предстоящем военном походе на Балканы оказалась хорошим поводом, чтобы спешить с поездкой. Никто из сопровождавших князя бояр и части дружины не выразил сомнения в важности предпринятого выезда - коль князь так решил, значит так и должно быть. Тот же доверился компаньону, причем не столько под давлением на волю - его Варяжко постепенно снижал, а по своему разумению - мол, тому виднее, если уж сам ввязался в это дело. Организатор же экспедиции вел людей практически наобум, лишь по догадке, больше использовал ее как приманку, а не реальный проект.

По понятным обстоятельствам Варяжко разместился на том же судне, что и Владимир, сидел с ним в одном отсеке, только напротив. В таком близком соседстве вольно-невольно приходилось много общаться - вести разговоры, принимать пищу, даже спать рядом, если не высаживались на берег. Постепенно, день за днем, между ними приходило понимание общих интересов и взглядов, прежнее противостояние стало смягчаться. Конечно, Владимир все также желал полной власти, ради нее готов был пойти на что угодно - обман и насилие, строить козни и предавать. Но все же Варяжко увидел в нем то, что могло в какой-мере примирить их - он стоял за свой народ, пытался сплотить его и сделать сильнее. И именно суждения и размышления о том, какие-то совместные планы, выгодные обеим сторонам, помогли им сблизиться, пусть и с небольшой долей внушения.