Против лома нет вампира

Я смотрела вампиру прямо в глаза. Нормальный человек впал бы в транс при одном взгляде в бездонные зеленые озера, но я уже не была нормальным человеком. А кем тогда? А черт меня знает. И меня переполняла холодная жгучая злость. Я произнесла, выделяя каждое слово.

— Я. Не. Собираюсь. Иметь. Никаких. Дел. С. Вампирами.

Мечислав даже ухом не повел.

— Теперь уже поздно, кудряшка.

— Никогда не поздно, — отозвалась я.

— Ты уже мой фамилиар. Хотя и с одной Печатью. Этого не изменить и не снять.

— Я не ваш фамилиар. Я не принадлежу вам.

— Я и не сказал, что ты моя собственность, кудряшка. Но тебе уже никуда не уйти. Печати не снять.

— Даже если убить вас?

— Ты этого не переживешь, кудряшка. Ты готова рисковать жизнью?

Я глядела прямо в его глаза. Сейчас я была готова еще и не на такое.

— Вы еще сомневаетесь?

Вампир легко поднялся с кровати.

— Сейчас ты не сможешь со мной говорить, кудряшка. Мы поговорим потом. Когда ты придешь в себя.

— Для нас нет никакого «потом», — резко ответила я. — Даниэль мертв. Он — единственное, что привязывало меня к вашей клыкастой компании. И единственное о чем я жалею — это о том, что не дала ему поставить на мне еще одну Печать. Он просил меня об этом, а я постеснялась. Дурой была!

— Ты бы не выдержала четырех Печатей, кудряшка. После смерти Даниэля они потянули бы тебя за собой в могилу. Ты бы точно умерла.

Я горько рассмеялась.

— Интересно, что проще — умереть или пытаться жить без любимого человека?

— Умереть всегда просто, кудряшка. — В зеленых глазах было сострадание, но я не хотела его видеть. Вам-пиры — нечисть! И точка!

— Чтобы жить, требуется куда больше мужества, — шепнул рядом с кроватью его голос. — Не заставляй меня разочаровываться в тебе.

Я смерила его взглядом.

— Какое мне до вас дело? Я человек и я не имею ничего общего с ночными клыкастыми тварями! Если вы еще раз приблизитесь ко мне — я сдам вас ИПФ!

Мечислав чуть улыбнулся. Блеснули клыки.

— Ты этого не сделаешь, кудряшка.

— Неужели?

Сейчас я верила в то, что говорила. И вампир должен был это почувствовать.

— Я надеюсь, что ты не сдашь им Вадима или Бориса?

— Не сдам. Но и вас видеть не хочу.

Мечислав улыбнулся еще раз. Он не спорил. Он отлично понимал, что я в бешенстве. И знал, что любые слова с его стороны будут восприняты в штыки. Сейчас. А потом может быть, и нет.

— Я не стану искать встречи с тобой, прелесть моя. Но если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь меня найти.

— Скорее ад замерзнет, — огрызнулась я.

— Некоторые народы считали, что ад — это место, где очень холодно, много снега и льда, кудряшка. Не стоит зарекаться.

— Стоит.

Он стоял у двери, такой невероятно красивый, как мечта. А я ненавидела его. Раньше я не умела ненавидеть, но я быстро училась. Даниэль погиб не из-за него, но Мечислав взял его под свою защиту и не защитил. Для меня это было равносильно предательству.

— Наш мир, кудряшка, находится совсем рядом с твоим. И ты теперь живешь в нем. Как бы ты не сопротивлялась, но рано или поздно ты придешь ко мне. Ты — мой фамилиар и даже смерть Даниэля не изменила этого. Мы обязательно будем вместе.

Он говорил так уверенно, что я испугалась. И, как обычно, скрыла страх за яростью.

— Убирайтесь из моей палаты и из моей жизни!

Вампир слегка поклонился. Жест этот вышел легким и настоящим. Может быть, так в семнадцатом веке придворные кланялись королю?

— До встречи, кудряшка.

Дверь палаты захлопнулась за ним. Я в ярости треснула кулаком по подушке. Подонок! Ненавижу его! Ненавижу!!!

Дверь опять стукнула и вошла Надя.

— Я отправила всех куда подальше. Как ты себя чувствуешь, кудряшка?

— Хоть ты-то не начинай! — взмолилась я.

Подруга криво улыбнулась.

— А ты знаешь, что в приемном покое тебя зарегистрировали как Изабеллу Вадимовну Клыкову?

Мне было очень паршиво, но тут я не смогла сдержать улыбки.

— И кто это меня так?

— Вадим, конечно. Шалопай, что с него возьмешь! Так что ты будешь на каждом шагу слышать «кудряшка».

Я покачала головой.

— Даниэль называл меня так, когда сердился.

Надя покачала головой и присела рядом на кровать.

— Юля, Даниэль мертв. Что бы ты ни сказала и ни сделала, его не вернуть. Только тебе будет больнее.

Я это и сама знала, но слышать свои мысли от Нади было куда как хуже. Словно ты предала любимого в мыслях, а кто-то подглядел их.

— Мне так больно, Надя! Так больно!

Лицо подруги смягчилось. Надя присела на край кровати и притянула меня к себе.

— Поплачь, кудряшка. Ты не хотела, но теперь уже ничего не изменишь.

— Не называй меня кудряшка! — рявкнула я. И перестаралась. Горло рвануло спазмом, я раскашлялась и только через несколько минут поняла, что кашляю сквозь слезы, а Надя гладит меня по волосам и приговаривает что-то утешительное.

Это и оказалось последней соломинкой. Спина верблюда сломалась, я уткнулась лицом в старый подружкин халат и зарыдала, выплакивая всю мою неудачную жизнь. Безумно болело где-то в груди, и я отлично знала, что это — не проходит. Когда вырывают кусок мяса, остается шрам. Когда вырывают любовь — что остается после нее? Мне предстояло узнать это на своем опыте. Но даже сейчас мне было ужасно боль-но.

ЭПИЛОГ.