1. Точно так же после прославления <Христом> веры сотника оказывается невероятным, чтобы тот, которого не касалась вера Израиля, признал, что не нашел таковой веры и в Израиле.[1259]
Но и впоследствии она не могла его касаться, будучи еще незрелой, чтобы быть признанной или <с чем–либо> сравниваемой, чтобы не сказать: еще никакой. «Но почему ему нельзя было воспользоваться примером чужой веры?» Потому что, если бы это было так, <Христос Маркиона> сказал бы, что таковой веры и в Израиле никогда не существовало. Однако, говоря, что таковую веру Он должен был найти в Израиле, ***[1260] и Который пришел для того, чтобы найти ее, т. е. что Он — Бог и Христос Израиля. 2. Он не порицал бы ее, если бы не был ее Испытателем и Ревнителем; противник же предпочел бы, чтобы та, для ослабления и разрушения, а не для одобрения которой он пришел, оказалась таковой, каковой оказалась. Он воскресил сына вдовы.[1261] Свидетельство не ново. Это совершали и пророки Творца, — насколько же более <подобало это совершать Его> Сыну? 3. До такой степени <было очевидно, что> до сего момента Христос не ввел никакого иного бога[1262], что там <, где произошло воскрешение, > все прославляли Творца, говоря: