Против «мессеров» и «сейбров»

Я в последний раз бросаю самолет в пикирование, но вместо резкого перевода в набор высоты начинаю медленно переводить самолет в пологое пикирование. «Сейбры», не ожидая этого, оказались выше, но далеко сзади и стали преследовать меня. Что делать? Вверх уходить нельзя: «Сейбры» быстро сократят дистанцию и откроют огонь. Я продолжаю снижаться на максимально возможной скорости, но на высоте примерно 7000 метров (моя скорость была более 1000 км/час) начинается «валежка»: самолет начинает переворачиваться. Рули не помогают. Выпуском воздушных тормозов я несколько уменьшаю скорость, самолет выпрямляется, но «Сейбры» используют мое уменьшение скорости и быстро приближаются. Но все это время я пикировал в направлении на Ялуцзянскую гидроэлектростанцию. Это огромное водохранилище, плотина в 300 метров высоты и электростанция, снабжающая электроэнергией чуть ли не половину КНДР и весь северо-восточный Китай. Именно она была главным объектом, который мы должны были защищать. Естественно, кроме наших истребителей, ее защищали и десятки зенитных орудий, открывавших огонь по любому приближающемуся к плотине самолету.

В душе я надеялся, что зенитчики помогут мне и отобьют преследовавших меня «Сейбров». Но зенитчики строго выполнили приказ об открытии огня по любому самолету, и передо мной возникло огромное облако разрывов зенитных снарядов. Отворачивать в сторону было нельзя по той же причине, что и раньше: «Сейбры», срезав путь на развороте, вышли бы на дистанцию поражения и сбили бы меня. Поэтому мне показалось лучше погибнуть от огня своих зениток, чем от пуль «Сейбров», и я направил самолет в самый центр облака разрывов. Самолет вскочил в облако, и меня от разрывов снарядов сразу же начало бросать из стороны в сторону, вверх и вниз. Зажав ручку, я оцепенел. Впечатление было такое, что у «МиГа» вот-вот отвалятся крылья. Но прошло несколько десятков секунд, и вновь засияло солнце. Самолет выскочил из черного облака. Сзади-внизу лежало водохранилище с плотиной, а вдали и слева были видны уходящие «Сейбры», потерявшие меня в этом облаке и, видимо, считавшие меня погибшим. Преследовать их было бесполезно – море было уже близко, да мне и не хотелось нового боя: я был слишком вымотан дикими перегрузками. Чтобы не потерять сознание, мне приходилось наклоняться вперед и мышцами пресса пытаться сжимать артерии живота, не давая крови уходить вниз от головы. Летчикам «Сейбров», испытывавшим такие же перегрузки, было легче – у них были специальные противоперегрузочные костюмы, в которые при перегрузках подавался сжатый воздух, и они, обжимая талию, не давали крови уходить вниз от головы. Наши же конструкторы до этого тогда еще не додумались.

Над аэродромом я сделал пару кругов и совершил посадку. Зарулив на стоянку, я увидел своих ведомых. Оказалось, что, потеряв меня при резком развороте, они продолжали преследовать восьмерку «Сейбров», но у береговой черты вернулись, поискали меня и, не найдя, вернулись на аэродром. На проявленной фотопленке моего фотокинопулемета были отчетливо видны попадания в «Сейбр», кроме того, наземная команда сообщила о его падении. Это была моя восьмая победа.

Наступила осень. Летние муссонные дожди, лившие день и ночь, превратили аэродром в нечто похожее на мелкое озеро, пересекаемое взлетно-посадочной полосой. В небе висели тяжелые дождевые облака, доходившие до самой земли, и ни мы, ни американцы летать не могли. Полеты на время прекратились, но каждый день мы продолжали дежурить на аэродроме. За это время я успел съездить на неделю в дом отдыха в Дальний, поскольку врач нашел у меня сердечную аритмию. Надо сказать, что от перегрузок летчики сильно уставали, и у многих возникали заболевания легких и сердца. Отдых помог мне – работа сердца нормализовалась, и я вернулся в полк.

* * *

Только через месяц в небе появляется ясное солнце, и небо и море приобретают голубой цвет. Теперь мы каждый день совершаем один-два вылета. Во вражеских авианалетах участвуют до 500—600 американских самолетов, и навстречу им вылетают советские, китайские и корейские летчики – всего до 200—300 «МиГов». Тогда все небо пересекают инверсионные полосы, видные чуть ли не за сотню километров.