Против ненависти

При этом влюбленность препятствует объективному восприятию мира, застит реальность, потому что безумно влюбленному никакая реальность не нужна: без памяти влюбленный не видит у объекта своей любви никаких недостатков, неприятных качеств или привычек. Все, что могло бы противоречить этой любви, противостоять вожделению, влечению, по крайней мере в начале этого одурманенного состояния, вытесняется сознанием. Объект любви «подгоняется», «приспосабливается» влюбленным под его любовь.

Много лет назад один молодой переводчик в Афганистане объяснил мне, почему это разумно, когда родители выбирают невесту для сына. В конце концов, аргументировал он мягко, но уверенно, влюбленность ослепляет, и влюбленный не в состоянии достоверно оценить, насколько его возлюбленная действительно ему подходит. Опыт подсказывает: любовь как форма умопомрачения, как и волшебное действие цветка у Шекспира, недолговечна – и что тогда? Тогда лучше, чтобы здравомыслящая мать заранее окинула будущую невестку трезвым взглядом и сделала выбор, игнорируя любовный угар. Сам жених увидел невесту впервые без покрывала только в день свадьбы и в первую брачную ночь впервые говорил с ней. И что, он счастлив? О да, еще как[10]. Есть много разных форм ослепления. Любовь лишь одно из ослепляющих чувств. Просто в любви наши заблуждения позитивны, мы превозносим и обожаем объект нашего чувства. Такое заблуждение идет возлюбленному на пользу Любовь известным образом «подкупает» и своей силой препятствует нашему возвращению в реальность, она нас туда не пускает. Влюбленный не знает сомнений и не принимает возражений. Влюбленному не нужны никакие объяснения. Любой аргумент, любое замечание, кажется влюбленному, наносит ущерб его любви, умаляет ее. Вот курьез: в любви мы легко признаем того или иного человека, признаем, даже не узнав. Любящий заранее приписывает объекту своей любви определенные качества, например «милый», «добродетельный», «восхитительный», «желанный»[11]. И ослиные уши, и жесткая щетина тут ни при чем.

Надежда

Пустые и ложные надежды – у человека безрассудного.

Иешуа Бен-Сирах. Книга премудрости, глава 34

В легенде о Пандоре в изложении Гесиода Зевс посылает на Землю Пандору с ящиком, полным различных пороков и зол. Хранилище этих ужасов, доселе неведомых человечеству, должно непременно оставаться запертым. Но Пандора, подстрекаемая любопытством, приподнимает крышку, заглядывает в щель, и из ящика вырываются наружу болезнь, голод и нужда и распространяются по свету. Одна лишь надежда остается на дне, не замечает ее Пандора и снова опускает крышку. Стало быть, Зевс относит надежду к порокам и бедам. Почему? Разве надежда не добра? Разве она не вдохновляет нас, не настраивает на нечто позитивное, не сподвигает на добрые дела? Разве может человек жить без надежды? Она ведь так же необходима, как и любовь?

Всё так, только здесь не та надежда имеется в виду, не обязательное условие и не экзистенциальное убеждение человека. Не та надежда, которая нам необходима и желанна. Гесиод пишет о другой надежде – пустой, иллюзорной. В этом случае человек склоняется к нездоровому самоубеждению и самообману, будто бы непременно случится то, о чем он тоскует. Это необоснованное предвкушение, в котором человек игнорирует очевидное. Иммануил Кант пишет в связи с этим о «пристрастности весов разума», то есть о предвзятости, порожденной пустой надеждой.

Когда мы непременно желаем, чтобы финал был хорошим, мы не замечаем явных признаков, которые рассеяли бы эту нашу ложную надежду. Мы не видим, сознательно или неосознанно, не замечаем всего того, что препятствует благоприятному сценарию. Идет ли речь о военных действиях, об экономике или о медицине, надежда с легкостью скрывает от нас любые детали и намеки, противоречащие нашим ожиданиям. Они мешают, потому что портят благоприятный прогноз. Они раздражают, потому что тормозят наш оптимистический настрой и не дают принимать желаемое за действительное. С большим трудом мы возвращаемся к неприятной, сложной, неоднозначной реальности.

Допустим, друг убеждает нас, что не злоупотребляет алкоголем, и мы хотим в это верить и убеждаем себя, что он говорит правду. И вот мы смотрим, как он пьет, как наши встречи, наша дружба все больше проходят под знаком его нездорового увлечения, как пьянство отдаляет его от нас все больше, как он теряет себя, – видим, но по-прежнему не верим. Всё надеемся, что ошибаемся, что это происходит не с нами и не с другом, не верим, что друг болен и мы его теряем. Всё надеемся на исцеление, а между тем сами же ему препятствуем, потому что исцеление возможно, только если осознать правду.