Против правил (сборник)

Хома Брут? «Славный был человек Хома! – сказал звонарь… – Знатный был человек! А пропал ни за что!»

Обращали ли вы внимание на схожесть убийства Андрия и Хомы?

«Оглянулся Андрий: пред ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен…»

«“Не гляди!” – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул. “Вот он!” – закричал Вий и уставил на него железный палец».

Прежде пули, прежде выстрела Андрия «убивают» узнаванием, взглядом.

Жест, приведший Андрия к гибели, такой же, как и у Хомы: оглянулся.

Вий так же опознает убийцу ведьмы Хому, как Тарас опознает изменника родины Андрия.

И обездвиживаются, остолбеневают Андрий и Хома на удивление сходственно…

Когда я в детстве читал «Тараса Бульбу», меня очень смешило «лыцарство, рыцарство» запорожских козаков.

К тому времени я уже одолел и «Айвенго», и «Квентина Дорварда», потому «рыцари» Пидсышок, Кукубенко, Закрутыгуба, Голокопытенко, Мосий Шило вызывали у меня веселый недоуменный фырк.

Ричард Львиное Сердце – и Пидсышок.

Айвенго – и Кирдяга.

Квентин Дорвард – и Голокопытенко.

Не исключу, впрочем, что Гоголь специально выбирал неблагозвучные фамилии.

Мол, да! У вас рыцарь Айвенго, а у нас лыцарь – Бульба! Чем мы хуже.

Тем не менее недоумение оставалось…

Комизм не исчезал.

Слишком уж различны, противоположны были рыцари Вальтера Скотта и лыцари Гоголя.

Во-первых, облик… Рыцари – они в латах, с тяжелыми двуручными мечами, со щитами. Рыцари – неспешны, медлительны. Крепости, медленно едущие крепости. Не мой дом – моя крепость, но больше! значительнее: я – моя крепость. У рыцарей замки, крепостные валы – и никаких тебе пищалей, ружей, мушкетов. А запорожцы? Степь, хуторки, ни тебе стен, ни тебе замков. Никаких, понятное дело, лат и щитов: «…простые были на них кольчуги свиты и далеко чернели и червонели черные, червоноверхие бараньи шапки их». И – скорость, не крепость в латах, но ветер по степи, степной пожар.

Во-вторых, количество. Рыцарь на то и рыцарь, чтобы быть одному. Ну – с оруженосцем. Рыцарь – единичен, штучен.

Уж скорее польские шляхтичи казались мне вальтерскоттовскими рыцарями: «…ехали особняком лучшие шляхтичи, каждый одетый по-своему. Не хотели гордые шляхтичи смешаться в ряды с другими…» «Смешаться в ряды с другими» не хотели ни Айвенго, ни Ричард Львиное Сердце.

Зато лыцари – тут уж держись, тут – «если в партию сгрудились малые, сдайся враг, замри и ляг». Кобиту убили? Зато мчит на подмогу Кукубенко. Кукубенко убили? Тут же появляется Мосий Шило. Шило застрелили? Зато рубится Степан Гуска… Здесь – роение, стая: не один против всех, а один за другим – все за одного. Здесь – «нет уз святее товарищества», то бишь: «Есть ли больнее дрожи, с сердца сорвав засов, себя бросать, словно дрожжи, в гуд родных голосов?..»

В-третьих, отношение к женщине. Всякий, кто прочитал хоть один рыцарский роман, знает: если есть рыцарь, то есть и дама сердца; если есть рыцарь, то женщину он, мягко говоря, не обидит – не унизит, не прибьет.

У Гоголя в «Тарасе Бульбе» галопом по страницам: «сборище бешеных рыцарей»; «одни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего»; «обрезанные груди у женщин»; «не уважили козаки чернобровых панянок… У самых алтарей не могли спастись они; зажигал их Тарас вместе с алтарями».

Тогда, когда я в первый раз прочел «Тараса Бульбу», столь развернуто сравнить рыцарей и лыцарей я не мог. Но почувствовал верно: никакие не рыцари, а антирыцари, рыцари с точностью до наоборот.

Но если столь «рифмичны», столь «симметричны» Андрий и Хома, панночка и… панночка, старуха мать и старуха ведьма, то отец панночки, сотник, уже престарелый, с седыми усами, сотник, готовый зверски мстить за гибель своего дитяти, – уж не Тарас ли, справляющий жестокие поминки по своем Остапе?

Понимаю, что это самое зыбкое и фантастическое предположение, потому не стану на нем настаивать.

Замечу только, что и хутор сотника, и хутор Тараса располагаются Гоголем в пространстве на редкость похоже… одинаково…

«Они, проехавши, оглянулись назад: хутор их как будто ушел в землю… равнина, которую они проехали, кажется издали горою и все собой закрыла» («Тарас Бульба»).

«С северной стороны все заслоняла крутая гора и подошвою своею оканчивалась у самого двора. При взгляде на нее снизу она казалась еще круче…» («Вий»).

Хутор, «как будто ушедший в землю» в «Тарасе Бульбе», в «Вии» оборачивается «подземным миром», «царством гномов», проваливается под землю буквально…

Гоголь поразительно тонко, изящно оставляет несколько на то намеков.

Хома Брут, пытаясь улизнуть с хутора сотника, мчит сквозь целый лес бурьяна и давит ногами кротов (!). Где же еще под ногами столько кротов, что их давишь, словно жаб, как не под землей?

А вот описание дверей погреба на хуторе сотника: «На одной был нарисован сидящий на бочке козак, державший над головою кружку с надписью: “Все выпью”. На другой фляжка, сулеи и по сторонам, для красоты, лошадь, стоявшая вверх ногами…»