Против шерсти

Алексия была тихой, даже слишком. Я ее знала с начальной школы. Мы дружили. Затем, когда мы перешли в среднюю школу, Алексия увяла, будто срезанный цветок, который оставили под палящим солнцем, и мы с ней отдалились друг от друга. Мы не поссорились. Просто попали в параллельные классы, и наши пути разошлись. Ее родителей я видела всего раз, они были людьми жесткими, педантичными и глубоко религиозными. Они жили в старом доме в верхней части города. Ее отец был бригадиром на бумажной фабрике и всегда носил ужасный черный костюм и имел мрачный вид. Ее мама занималась домом, в котором, как мне помнится, все должно было блестеть, словно капот коллекционного автомобиля. Думаю, они делали все, чтобы осадить непокорную лошадь, на которой их дочь неслась во взрослую жизнь. Алексия носила бесформенную старушечью одежду. Прическа, очки, брекеты, безропотность – все это делало ее белой вороной и гнало в глубину школьного двора, где ютились такие же изгои. Она стала прозрачной, невидимой. Она ни с кем не разговаривала. Даже учитель физкультуры не мог вспомнить эту хиленькую девушку с невероятно белой, почти просвечивающей кожей. Мне было жаль Алексию. Как бывает жаль зверька, у которого не хватает одной лапки. На ее месте могла оказаться я. Да запросто.

Я сказала:

– Схожу за ней.

Когда я проходила мимо Сары, та шепнула мне:

– Берегись покойницы, Лу. Она не любит, когда ее тревожат во время свидания с невестой.

Затем последовал непристойный жест языком. Я пожала плечами.

В раздевалке было темно.

Я позвала:

– Алексия?

Никто не ответил.

Я направилась к последней кабинке, к той самой.

Чем ближе я подходила, тем сильнее чувствовала, как вонь плесени перекрывает запах хлорки. Я обхватила себя руками.

– Алексия?

Тут мне показалось, будто я что-то слышу. Чье-то дыхание.

Я подумала о дырке в стене, о старом Бурдене, о мертвой девушке и не смогла сдержать дрожь.

Со стороны бассейна доносились громкие голоса. Парни выкрикивали: «Алексия! Алексия!» – словно она была кинозвездой или самой популярной девушкой в школе.

– Алексия? – позвала я, но из моего горла вырвался только шепот.

Я подошла к кабинке еще ближе, а крики парней со стороны бассейна раздавались все громче и громче.

Алексия была там, в кабинке покойницы. Она съежилась, завернувшись в огромное ярко-красное полотенце, и прислонилась к покрытой черной плесенью стене. Ее волосы спадали на лицо, и она без конца повторяла какие-то слова.

– Алексия? Все в порядке?

Услышав свое имя, она сползла ниже по стене. И подняла на меня глаза. На ее лице застыло скорбное выражение. Выглядела она жалко, и, должна признаться, у меня не было никакого желания подходить к ней.

Я попыталась улыбнуться и махнула ей рукой:

– Пойдем, Алексия, учитель ждет.

Она потрясла головой.

– Я не виновата, – прошептала она. – Я не хотела приходить, они меня заставили.

Я подумала о ее родителях. Они никогда не давали ей спуску. Наверное, она плохо себя чувствует, у нее месячные или что-то в этом роде.

Я протянула ей руку:

– Алексия, все будет хорошо, не переживай. Вот увидишь: войдешь в воду, и станет легче.

Она снова помотала головой:

– Нет, я не хочу. Не хочу.

– Но, Алексия…

У нее на глазах выступили слезы.

– Я не могу!

– Ладно.

Я сделала глубокий вдох и подошла к ней. От запаха в кабинке меня чуть не вывернуло.

– Хорошо. Пойдем скажем учителю, что ты не можешь заниматься.

Она шмыгнула носом.

– Хорошо?

В конце концов она кивнула.

– Пойдем.

Я медленно попятилась, словно старалась не спугнуть настороженного зверя, и Алексия пошла за мной. Я тогда не придала значения бритве, которая валялась на полу. Небольшой одноразовый станок. Но я так спешила выйти из кабинки, что это показалось мне неважным.

Парни у бассейна перестали кричать, и я слышала, как физрук читает им нотации.

Не сводя с Алексии взгляда, я направилась в сторону двери. Она, кажется, немного успокоилась, но полотенце с себя не снимала и повторяла шепотом:

– Я не виновата, я не виновата.

Мы вышли из раздевалки. На нас смотрели все: девушки, парни, учитель. Я покраснела и не знала, куда деться. Как будто… не знаю, как будто в том, что я так близко подошла к Алексии, было что-то постыдное.

Я направилась к учителю, чтобы объяснить ему, что Алексия не может плавать, хоть я и не знала почему.

В этот момент у меня за спиной раздался пронзительный крик.

Потом наступила тишина.

Гробовая.

Я обернулась.

Кто-то стянул с Алексии красное полотенце, в которое она куталась. Теперь оно лежало у ее ног, напоминая алую лужу. Алексия стояла в кругу остальных девушек. И все молчали. Все разглядывали ее тело. Тело, покрытое шерстью. Черной гладкой шерстью, которой были усеяны ее торс, плечи и бедра. Это был почти мех. Мех животного. А там, где Алексия провела бритвой, виднелись отвратительные полоски голой кожи. Кожи, которую будто содрали с животного. Это… это была страшная, непостижимая нелепость.

Парни хмурились. Девушки прикрывали рот рукой.

У всех перехватило дыхание.

Молчание было невыносимым. В тишине раздавались только всхлипы бедной Алексии. Они были похожи на плач младенца. Или стоны раненого зверя.