Против системы (СИ)

Но Эван не собирался уступать никому из них! Он считал, что и один может выстоять против всего мира. Назло родителям, Айварису и детям! Эван бегал по адвокатам и уже порядком надоел им. Все говорили, что на стороне Айвариса закон, и суд рано или поздно отдаст ему детей. Они советовали пойти на мировую и договориться о порядке встреч с детьми. Все они думали, что Эвана волнуют его спиногрызы, но это вовсе было не так. Он хотел в такой изощрённой манере отомстить супругу за измену и желание бросить его. А заодно и мальчишкам - за то, что решили уйти. Раз так хотят, то, когда Эван выиграет суд, они все втроём отправятся в интернат - самый строгий, какой омега только сможет найти.

Эван прихорашивался возле зеркала перед очередным слушаньем. Он никогда не мог похвастаться выдающейся красотой, разве что выразительные глаза были притягательны. Но теперь в них появился слезливый блеск, который выдавал в омеге неуравновешенный характер, и к тому же к тридцати уже стали появляться первые морщины, и лицо стало сильно опухать по утрам.

Этот суд должен стать последним. Сегодня судья примет окончательное решение о том, с кем останутся двое младших детей. Эван сделал красивую причёску и оделся в самые модные и красивые свои вещи. Он должен был произвести на судью впечатление доброго, умного, обеспеченного и порядочного омеги. По правде сказать, когда-то давно он именно таким и был. Закончил финансовый университет, сделал себе карьеру от простого банковского клерка до директора филиала всего-то за пару лет. Его первым и единственным альфой был Айварис. Они познакомились там, в банке, когда тот пришёл брать большую ссуду, чтобы открыть своё предприятие, а Эван работал в отделе кредитов и занимался его вопросом.

Айварис, конечно, был удивлён, увидев омегу-девственника в двадцать лет. Он быстренько развернул конфетно-букетную компанию и не без труда добился-таки Эвана. Первые несколько лет после свадьбы, когда Эван либо был в положении, либо проходил реабилитацию после родов, у них всё прекрасно ладилось. Они понимали друг друга, и не было острых углов, которые необходимо было обходить или сглаживать.

Однако таковым стал банк, когда Эван решил после долгого декрета снова выйти на работу. Айварис не хотел, чтобы его омега работал. В банке возвращению Эвана тоже были не рады. Его место уже занял более перспективный и подготовленный сотрудник, а переучивать омегу никто не хотел. Именно с этого и началась депрессия. Эвану казалось, что его жизнь теперь навсегда загублена, он вечный узник кухни и постели и не предположен для чего-то большего. Он стал часто плакать и скандалить на фоне растущей неуверенности в себе. Тем более что бизнес Айвариса пошёл в гору, и теперь он не мог да и не хотел уделять слишком много внимания капризам супруга. Он нравился ему больше, когда был спокойным и уравновешенным. А для истерики и плача вполне хватало троих детей.

Таким образом, безразличие со стороны родителей, равнодушие супруга, пренебрежение на работе и бесконечные капризы детей медленно, но верно превратили Эвана в депрессивного, неуравновешенного, склонного к быстрым перепадам настроения омегу. Дети тоже замечали эту нервозность своего анатэ и потому, не раздумывая, выбрали отца — он-то был добрым и щедрым, в отличие от строгого Эвана, который не покупал им килограммами сладости, не разрешал пропускать школу и секции, заставлял купаться и чистить зубы.

Когда Эван решил, что выглядит безукоризненно, он прихватил с собой увесистую сумку, в которой лежали документы, накопленные за восемь месяцев и имеющие хоть малейшее отношение к их разводу или же совместной жизни. Такси уже ожидало его более двадцати минут, но Эван считал, что омеге неприлично являться куда бы то ни было вовремя. Думать так он стал всего пару лет назад, когда начала расти внутренняя планка собственной значимости в мире, компенсируя безразличие общества.

В суд он прибыл, когда двери уже закрыли, и заседание объявили открытым.

— Вообще-то, я должен туда попасть, потому что имею к делу непосредственное отношение, — елейным тоном объяснил Эван приставу-альфе.

Тот стоял перед дверью в зал, и ему было глубоко до лампочки, имеет Эван какое-то отношение или нет. Он, как и многие служащие закона, знал правила и неукоснительно им следовал: двери закрыты, слушанье началось, а значит, никто не может войти внутрь без приглашения судьи. В том числе и пристав, чтобы спросить о том, следует ли пускать Эвана. Всё это он и объяснил омеге - вежливо, но твёрдо.

— Какие ещё правила! Вы что, не понимаете? Там решается судьбы моих детей! — возмутился Эван. Его щёки стали краснеть, а глаза, как это часто бывало, заблестели.

— Я не могу пустить вас в зал без приглашения судьи, — безапелляционно повторил пристав. Он был на полторы головы выше Эвана, и тот смотрел на него, задрав голову.