Против течения

Когда Леший снова заглянул к Марине – принес с кухни плошку для косточек – она сидела в своей любимой позе медитации, протянув ладони к цветам. И ночью, первый раз за эти дни, легла, как прежде – пристроившись ему под руку, щекой к сердцу.

– Ты не бойся, все скоро пройдет…

– Не бойся! Хорошенькое дело – неделю спала! Просто Спящая царевна какая-то.

– Так ведь проснулась. Ничего, теперь я собой займусь. Сколько мне еще уколов осталось?

– Три, по-моему.

– Давай устроим праздник? Дня через четыре?

– Давай. Какие будут пожелания?

– Шампанского! Торт с клубникой и сливками! И жареную курицу!

– Так курица и сейчас есть – хочешь?

– Хочу!

Была уже поздняя ночь. Они сидели с Мариной на кухне, и Алексей с умилением смотрел, как Марина сосредоточенно ест холодную жареную куриную ногу. А потом и сам не выдержал – подцепил себе тоже.

Утром он принес ей кофе в постель – и сам себе удивился: почему раньше все эти мелочи, которые, как оказалось, имели для Марины большое значение, так его раздражали. И с этого дня он с удовольствием покупал ей то цветок, то какую-нибудь забавную ерунду или утром, пока Марина спала, оставлял на подушке рисунок – она каждый раз так по-детски радовалась, что Алексей чувствовал себя просто волшебником, творцом чужого счастья. Это было приятно. Однажды он купил неизвестно зачем большого плюшевого медведя: Ванька играл только машинками, а Муся мягких игрушек никогда не любила, ее в основном занимали куклы. Но медведь так печально сидел в витрине киоска, что Лёшка решил его усыновить. Принес домой – Ванька презрительно сказал:

– Это девочковая игрушка.

А Муся, потискав немножко, отдала обратно – я уже большая. Но Марина обрадовалась смешному медведю с унылой мордой: «Я всю жизнь о таком мечтала!»

– Да врешь ты все, – засомневался Алексей, но у Марины так светились глаза, что он подумал: «А может, правда?»

На следующее Рождество Анатолий решил позвать всех к себе. Для Марины это был первый «выход в свет» после болезни, и она засуетилась: все наряды стали велики, пришлось пройтись по магазинам. Ей вдруг надоела седина – она покрасилась, проведя в парикмахерской чуть ли не пять часов, и Леший, увидев ее разноцветную голову, поразился результату:

– Вот это да! Как тебе идет! Сколько же там оттенков? Как это называется – мелирование?

На праздник они опоздали, потому что Лёша увидел, как Марина вертится перед зеркалом, одетая только в черный ажурный лифчик и в черные же невероятно узкие атласные брючки, сидящие на ней как вторая кожа, и тут же захотел попробовать, каков этот атлас на ощупь. В результате сборы затянулись еще минут на сорок, причем в этих брючках Алексей просто отказался выпускать Марину из дому:

– Вот еще, будут там на тебя пялиться.

– Да кому там пялиться-то, Лёш?

– Ты знаешь кому.

– Ну, и что я надену?

Марина, стоя в одних трусиках, уныло рассматривала висящие в шкафу наряды – Лёшка видел ее отражение в двух зеркалах сразу.

– Душенька, – произнес он задумчиво, и Марина обернулась:

– Что ты говоришь?

– «Душенька» Федора Толстого, Психея перед зеркалами! Надо тебя так написать, пожалуй.

– Ты прямо сейчас начнешь? Написать… Стара я, Душенек с меня писать.

– Ничего не стара. Иди-ка сюда.

Марина присела к нему на постель, а Лёшка положил ей руку на грудь:

– Видишь? Идеальная женская грудь как раз ложится в мужскую ладонь…

– Все-то ты врешь. А зачем тогда силикон вставляют?

– Дуры потому что.

– А давай я себе вставлю, будет у меня, как у Памелы Андерсон… ай!

– Я тебе сейчас сам вставлю. – Он, щекоча, повалил ее на кровать, а Марина стала брыкаться и отбиваться. Потом Леший вдруг так сильно ее обнял и уткнулся носом в плечо, что Марина запищала:

– Лёш, ты меня задушишь. Ты что, опять, что ли? Мы тогда вообще никуда не успеем! Ну, пусти…

Он не отпускал и как-то подозрительно вздыхал. Марина присмотрелась внимательней:

– Лёшечка! Да что ты, милый! Ты что?.. Ты так испугался, когда я заболела?

Он только молча кивнул. Марина уже заметила, как муж изменился: он опять стал нежен, ходил за ней хвостом и волновался, когда долго не видел. Но она и не предполагала, что все так плохо. И стала легонько целовать его, едва прикасаясь губами, а сама осторожно вытаскивала, как занозы из тела, колючки страха и осколки отчаянья, застрявшие у него в душе. В результате в дом Анатолия они приехали последними.