Когда разразилось дело врачей, я был еще недорослем, но народная героиня Лидия Тимашук и ажиотаж вокруг ее имени впечатаны в мое сознание. Не знаю, надо ли пояснять сегодняшнему читателю, что эта женщина-врач кремлевской больницы написала донос на профессора В. Н. Виноградова и других светил медицины, которые, по ее мнению, назначили неправильное лечение грозному партийному боссу А. А. Жданову, что привело к его смерти. Донос был написан сразу после смерти Жданова, т. е. в 1948 г. Несколько лет он лежал без движения, но когда потребовалось создать «дело врачей», его извлекли из архива. Слава бдительной патриотки Лидии Тимашук затмила славу Зои Космодемьянской, Павлика Морозова и прочих легендарных героев вместе взятых. Ее наградили орденом Ленина, в ее адрес шли восторженные письма трудящихся со всех концов необъятной родины, «Почта Лидии Тимашук» стала газетной рубрикой. Ну, а когда – после смерти вождя всех народов –
Освобождение «убийц в белых халатах» стало первым шагом процесса реабилитации жертв сталинских репрессий.
До В. Л. Меркулова очередь дошла только через три года…
«7 мая стукнет ровно 20 лет моего повторного внедрения (после 1926) в город на Неве. И это был пасхальный день, и меня у Московского вокзала встретили два друга моей юности»[359]
, – писал мне Василий Лаврентьевич в 1976 году. Значит, судьбоносноеРадость, однако, была сильно омрачена. Нога, поврежденная в лагере десятью годами раньше, так и не пришла в норму; осложнения следовали за осложнениями, и Василий Лаврентьевич, под угрозой худших последствий, должен был согласиться на ампутацию.
Год оказался насыщенным и другими драматичными событиями. Произошел его окончательный разрыв с Ириной, женитьба на «сибирской докторше» Альбине Викторовне Яицких. Они
Таков обратный адрес большинства его писем и открыток. Я бывал у них в этой квартире, с темным коридором, детскими ванночками и велосипедами на стенах, какими-то сундуками и всяким хламом по обе стороны узкого прохода. У них была одна комната – небольшая, но и не настолько маленькая, чтобы они могли претендовать на «улучшение жилищных условий», то есть на отдельную квартиру. В комнате было два высоких окна, но это не делало ее светлой и радостной. В ней не чувствовалось уюта, зато было много книг, вся она была завалена книгами. В этой комнате Меркуловы жили до кончины Василия Лаврентьевича, в ней же оставалась Альбина Викторовна до моего отъезда из Союза, когда наши контакты прекратились. В ней, вероятно, и она нашла свой конец…
Если верить историографам ВИЭМ, то в том же 1956 году (а не 58-м, как написано в одном из его писем) В. Л. Меркулова восстановили в институте. Но к работе физиолога-экспериментатора он не вернулся. За два десятилетия вынужденного простоя изменились представления, методики, иным стало оборудование, приборы. Все это требовалось бы осваивать заново, а ему было уже под пятьдесят. Но главное,
При ВИЭМ был музей истории медицины имени И. П. Павлова. В нем Меркулов и стал работать – сперва младшим, а потом старшим научным сотрудником. С жадностью он накинулся на архивные материалы, имевшие отношение к Павлову, к Ухтомскому, к их многочисленным ученикам, к Павловской сессии и вообще к истории российской медицины и физиологии. Не знаю, когда и по какой теме он защитил докторскую диссертацию – об этом ни одного упоминания в его письмах.