Против течения на велосипеде

И, поверив в свою «незаметность» на городском пляже, я разулась, стянула шорты, повесив на ветку дерева, и отправилась купаться в майке. Жека немного постояла в растерянности, потом огляделась, убедившись, что и правда никто на меня не показывает пальцем, ни чьи эстетические чувства я вроде бы не оскорбляю, да и вообще никому нет до меня дела, и последовала моему примеру. Вода в Енисее холодная, купаться в полном смысле этого слова там не получится, только быстро забежать, остудить разгорячённое тело и, в миг отрезвев от жары, выскочить обратно на берег. Но как же всё-таки хорошо после бодрящей енисейской ванны! Под палящим солнцем одежда высохла быстро, и уже никому бы не пришло в голову, что ещё полчаса назад она была мокрой до нитки. Время шло к обеду: на часы можно было даже не смотреть — пустота в животе явно давала о себе знать. И хотя пустота не может обладать никакими физическими свойствами, а вот ощущается почему-то очень остро. Однако мы следуем плану.

По списку следующий пункт — музей-усадьба имени В.И. Сурикова. Женька не понаслышке знала факты из биографии этого художника, потому как ещё несколько лет назад прочла книгу о Сурикове, которую посоветовала бабушка, отыскав в своём книжном шкафу. А я так и не прочла. В Красноярске была возможность восполнить пробелы в знаниях, прикоснуться к живой, более чем столетней истории. Мы добрались до музея автобусом, нашли нужный адрес. За тёмным деревянным забором расположился двухэтажный старинный бревенчатый дом с флигелем. Этот дом, казалось, хранил какую-то тайну, дышал каким-то другим, нездешним воздухом, берёг душу целого родового гнезда Суриковых, отстранённо поглядывая на суетную шумную жизнь современного Красноярска. Жека хотела было отворить калитку, но — увы! Нам преградила путь категорическая надпись: «Пятница 6 июля — санитарный день». Жаль! Искренне жаль! Мы ещё немного постояли у калитки, словно надеясь, что придёт кто-то главный и снимет надпись, распахнув перед нами двери музея. Однако никто не приходил, мы вставали на цыпочки, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь в усадьбе, но забор довольно высокий, и за ним никого не видно и не слышно. Нам ничего не оставалось, как идти дальше. Буквально в одной остановке от дома-музея раскинулся зелёный стадион с решительным жизнеутверждающим названием «Локомотив».

Городской стадион — это, конечно, сомнительная альтернатива художественному музею, но всё-таки культурный объект, и мы решили не оставлять его без внимания. У входа на стадион стояла большая жёлтая бочка с квасом, такие часто показывают в советских фильмах, и в наше детство квас продавали так же, не в пластиковых бутылках, как сейчас, а именно на розлив в таких вот бочках. Рядом на табуретке сидела уставшая загорелая женщина в кепке с большим козырьком — продавец. И мы купили по стакану кваса, чтобы хоть как-то взбодриться от жары. Я поднялась за Женькой на самую верхнюю трибуну, откуда открывался замечательный вид: огромное зелёное поле и холмы, холмы, холмы — там, вдалеке за стадионом. Как же рельеф украшает город! Омская земля абсолютно плоская, это, разумеется, удобно, когда едешь на велосипеде: не нужно постоянно переключать скорости, карабкаясь вверх по улице, но всё же разного рода неровности не могут не радовать глаз жителя лесостепной полосы. На стадионе пусто, кроме неподвижных холмов, рассматривать было нечего, мы ещё немного посидели на трибунах в теньке и за неимением духовной пищи отправились на поиски пищи более привычной и необходимой голодным туристам. Так мы забрели в первое попавшееся кафе. Здесь было прохладно — уже только поэтому стоило приземлиться именно в этом месте. Заведение напоминало столовую: прилавки под стеклом с разнообразием блюд, стопки подносов для самообслуживания, повар в белом переднике и колпаке. В целом весьма уютно: плотные шторы на окнах, преграждающие яркий свет, аккуратные чистые скатерти, мягкие диванчики, в углу чёрное фортепиано, на стенах фотографии с видами Красноярска в разные времена года. Пахло свежей сладкой сдобой и жареной курицей, отчего есть захотелось ещё сильнее. И мы дружно взяли металлические подносы, как доблестные воины берутся за щиты перед битвой.

— Дайте нам, пожалуйста, солянку, горбушу в кляре с картошкой «фри», и рис с овощами тоже положите. Ещё салат, — перечисляла я повару.

— «Оливье» возьмём или винегрет? — смотрела я на Жеку.

В Жеке явно боролись два чувства: с одной стороны, ей было неловко оттого, что перед поездкой она строго объявила, что в походе не собирается много есть и обязательно похудеет, с другой стороны — давящее чувство голода, сопротивляться которому было нелегко. И тогда я полностью взяла инициативу в свои руки:

— «Оливье» и винегрет ещё, пожалуйста, — всё перечисляла я. — О, а ещё во-о-он то жёлтенькое, не вижу, как оно у вас называется.

Я показала на кусочки чего-то жаренного с золотистой корочкой: то ли куриное филе в сухарях, то ли свиные отбивные. Выглядело это блюдо настолько аппетитно, что природа его происхождения уже не имела никакого значения.