— Ганна Пална, а как у вас с пляжем? Есть ли где купаться?
— Е, е, у Тамани усё е, — почти как в Чеховской «Свадьбе», отвечает Пална. — Говор у неё всё-таки смешной, немного не такой как у моей полтавской бабушки [131]
.— Робятки, — вы з околицы у морэ не лызте, — советует нам на дорогу Пална, — до музея Лермонтова дойдите, там Центральна плажа. Там дуже гарно, и чистють, и за купающимы следять.
— Ганна Пална, а вином у вас торгуют? — Борька вспомнил свою идею энографической экспедиции, — хотелось бы «Черного лекаря» [132]
попробовать.— Так у нас вина богато. В каженной хате винокурня е. За «Черного Лекаря» слышала, но его только в магазине купишь, да и то, по блату. У менэ е з прошлого врожаю залиши, угощу вас апосля баньки и то. Понравится, так продам за недорого.
— Ну, вы Анна Пална, мастер художественного слова, — я тоже вступаю в разговор, — так расписали, шо навить мэни захотилося вашого винця спробуваты, хучь я и не пье.
— Шо не пиешь, то добре. Пыты выно для дывчины негарно. Да тутай никто не пье. Выно наше чисто лекарство. Ладно, йидте вже, а то стемнеет, а я банькой займуся — с этими словами женщина отправилась в сторону невысокого строения в глубине.
Какое это счастье, погрузиться в тёплый рассол Азовского моря. Особенно когда последние лучи заходящего солнца превращают мерно покачивающуюся поверхность в расплавленное золото. Даже запах гниющих водорослей не портит впечатления. Он всегда ассоциировался для меня с морем.
…
— Ну, як вам наше морэ? Вода тёпла чи нэ? — Встречает нас Пална, — банька вже готова. Можете париться, а я пока вам винца нацежу для дэ-гус-та-цыйи, как на эскурцийях гуторють.
В воздухе висит звон цикад. Они стрекочут так громко, что я не слышу даже шороха травы под нашими шагами. Внезапно приходит мысль, что это не цикады, — это у меня в ушах звенит. — Оля, — говорю я себе, — возьми себя в руки и перестань трястись как зайка. Отказаться всегда смогу, поэтому волноваться нечего. Я в купальнике. Борьку выставлю. Вон он впереди тащит меня за руку. Он уверен, он шутит, он смеётся собственным шуточкам, а я даже не слышу, что он там говорит, просто издаю какие-то странные звуки, долженствующие изображать искрометное веселье.
— Оль, давай, ты первая, я после тебя. Так у нас быстрее получится. — говорит мой спутник, когда мы закрываем за собой двери. Мне сразу становится легче, напряжение отступает, а нос и уши снова начинают ощущать всё, что происходит вокруг. В предбаннике стоит густой аромат степных трав: донник, полынь, чабрец, что-то ещё. Всё приправлено духом разогретого дерева. Я в ещё влажном после моря купальнике прохожу в парилку и плюхаюсь на полок. Минут пять, погревшись, быстро промываю волосы и, намылив мочалку, застываю в раздумье. Спинку как мыть? Борю позвать или самой корячиться? А позову! Вот такая я смелая девочка…
— Борь, — кричу я, приоткрыв дверь, — спинку мне потрёшь?
— С удовольствием, — Боря входит. Он совершенно голый, — поворачивайся спиной ко мне. — Он ведёт себя настолько естественно, что мне не остаётся ничего другого, как принять правила игры.
На каменку летит ковшик воды. Облако обжигающего пара, громко шипя, поднимается к потолку и огненной волной растекается вниз. Особенно неприятно жгут капроновые детали купальника. Нет! Я всё равно не стану раздеваться, не дождётся.
Однако стоило Борьке начать намыливать мне спину, как мне моё упорство показалось каким-то совершенно неуместным. Сначала улетел лифчик, а немного погодя и трусики. Как ни странно, небо не упало на землю…
…
— А может, останемся здесь у Палны? — через полчаса я вдруг озвучиваю мысль, не успев, сама её как следует обдумать.
— Если только на пару дней, а то отсюда до Коктебеля еще можно за день обернуться, а до Ялты и Гурзуфа уже ни за что не получится, — рассуждает мой спутник, а я вожу по его спине намыленной мочалкой и млею от нежности.
Ещё минут пятнадцать, и мы заканчиваем с банными процедурами. Раскрасневшиеся, распаренные и утомлённые выходим на воздух. Мне хочется прильнуть к Боре щекой и снова ощутить его сильные руки на своём теле. Волна нежности накрывает меня в очередной раз.
Прошлогоднее вино у Палны оказалось очень даже неплохим. Сладким, терпким и совсем без привкуса спирта. Под персики, груши и последнюю вишню пошло очень хорошо. Почему-то мне становится смешно от манеры говорить этой милой старушки, как же её зовут? А, да, Анна Павловна, её зовут, хи-хи, почти как знаменитую балерину. Нет… балерина была Павлова, а старушка — Пална. Хи-хи… Что-то потолок в её домике как-то странно качнулся. Неужели землетрясение? Хи-хи… Стоит закрыть глаза, как моя голова начинает кружиться как карусель. Хи-хи… Наверное это вино… Я пьяна? Борька что-то мне говорит. Он щекочет мне ухо. Зачем? Что ему надо? Наверное, я алкоголик, ик. Это очень печально, но тут уж ничего не поделаешь. Куприн тоже был алкоголик, и Андреев, и Есенин.