Против ветра

Я развернулся и пошел по старой проселочной дороге, по которой вчера заезжал сам, в сторону трассы, отсеченной от поля густой лесопосадкой. До трассы идти недалеко, но это расстояние показалось мне неимоверно большим. Выйдя на главную дорогу, я согнулся, опираясь обеими ладонями о колени, чтобы перевести срывавшееся дыхание. Ноги стали свинцовыми, и каждый шаг требовал неимоверных усилий. Мимо проезжали одиночные автомобили. Я поднял руку в желании словить попутку, но никто не останавливался. Тогда я встал посередине дороги. В голове огнем бился пульс, шумела кровь. Из-за поворота послышался шум мотора, а вскоре показалась старая поддержанная иномарка. Не доехав до меня пары метров, остановилась. Водительское стекло опустилось и наружу высунулось круглолицая голова мужчины средних лет:

— С ума сошел? Жить надоело?

Я с трудом разлепил губы и просипел:

— Мужик, помоги. Я заплачу.

Не знаю, услышал он мои слова или нет, но тот быстро вышел из машины и подошел ко мне.

— Что с тобой? — растерянно спросил, всматриваясь в мое лицо, и подставил в помощь плечо. — Держись за меня.

— Какие-то уроды напали втроем, не знаю как жив остался.

— Давай в город до больницы тебя подброшу, она как раз рядом с моей работой.

Я кивнул головой. Мужчина помог мне сесть на заднее сиденье и помчал вперед. Как я ни сопротивлялся и не пытался сохранить сознание, но меня поглотило зыбкое беспамятство. Иногда резкая боль вырывала меня из небытия и в такие моменты казалось, что я попал в ад. Тело горело огнем, мышцы и суставы выворачивало тянущей, изматывающей болью, грудную клетку сдавливало словно клещами так, что невозможно было сделать вдох. Открывать глаза не было ни сил, ни желания: мельтешащие яркие огни, незнакомые лица, чужие резкие голоса вызывали лишь головокружение и тошноту. Хотелось глубоко погрузиться в спокойное притягательное ничто и остаться там навечно, но монотонный надоедливый звук откуда-то из вне не позволял этого сделать, и своим раздражающим пиканьем мешал забыться вечным сном. Иногда я слышал нежный голос матери, который возвращал меня в детство, туда, где мне было хорошо, а окружающий мир был добрым и сказочным.

Я проснулся. Справа навязчиво доносился все тот же монотонный пикающий звук, который временами вырывал меня из беспамятства, но он уже не казался таким раздражающим. Открыл глаза, но боли не почувствовал. Ко мне подошел какой-то молодой незнакомый мужчина в светло голубом больничном костюме и радушно улыбнулся:

— Доброе утро! Наконец-то проснулся. Не надоело спать?

Я не мог ответить, мешала трубка во рту.

— И доставил же ты нам хлопот. Мать свою напугал, она три дня под дверями просидела, — радушно и по-доброму отчитывал меня как маленького. — Так что хватит хандрить и валяться, будем поправляться.

Я закрыл глаза. Я так устал, но молодой человек не позволил мне проигнорировать его присутствие.

— Сергей, просыпайся, пора завтракать. Будешь хорошо есть, через пару дней переведу в обычную палату, а там медсестры моложе и симпатичнее, чем здесь.

Мне нравился темперамент и оптимизм этого молодого врача. Пришлось прислушаться и выполнить все его рекомендации, однако это вытянуло из меня все имеющиеся силы, и я снова уснул. Когда проснулся, рядом сидела мама и держала меня за руку. Я хотел улыбнуться, но у меня это плохо получилось. По осунувшемуся лицу самого родного и дорогого мне человека текли слезы, но это были слезы радости. Она что-то говорила, но я понимал лишь через слово. Меня опять покормили, и я уснул.

Время текло как вода, монотонно и быстро. Два дня кряду я только ел и спал, затем из реанимации меня перевели в обычную палату. От матери я узнал, что в больницу в бессознательном состоянии меня привез неизвестный мужчина. У меня сломано три ребра, но благо переломы оказались закрытыми и легкое было не задето, на лице семь швов, по всему телу множество гематом. В придачу ко всему от переохлаждения началась пневмония, но лечащий доктор давал позитивные прогнозы, каждый раз повторяя, что мой организм молодой и крепкий, и весьма хорошо идет на поправку. При положительной динамике и хороших анализах обещал выписать пару недель.

Две недели! Для меня этот срок прозвучал сродни приговору. Я не мог позволить себе проваляться столько времени в постели, но мои возражения никто не слушал, даже мама. И пришлось смирится, увидев безграничное беспокойство в ее глазах. Что она пережила за эти дни я мог только догадываться.

По факту моего избиения завели уголовное дело. Мать воспользовалась старыми связями отца и процесс шел довольно быстро. Следователь приходил дважды и брал у меня показания. То что моя память сохранила номер того злополучного джипа, значительно ускорило дело.