Против ветра! Русские против янки

— Если вы без толку свернете башку, это ничего хорошего не даст. Я хотел бы верить, что вы вернетесь, но — не бездоказательно. Итак, кэптэн, вводная: вы на мостике «Невского». Вас перехватывают два «Эйджинкорта». Ваши действия… На размышление — три минуты.

Так нечестно! Алексеев… павшие товарищи… Как можно ставить задачу, подразумевающую, что погибшие со славой — не справились? Но Евгений просит позволения закурить. Извлекает портсигар, нож, спички… Движения неторопливы и точны, словно все мысли посвящены раскуриванию гаванской сигары. Вот дым повалил, словно крейсер на экономический ход вышел. И наконец слова:

— Какой у меня боекомплект?

— Ваш обычный.

— Мой? Отлично. Значит, держусь на дистанции, на которой броня еще держит, как можно дольше. Заряд — двенадцать, возвышение на максимум, снаряд — шрапнель с дистанционной трубкой.

— Что? Шрапнель? На море?

— Угу. У «Эйджинкортов» часть пушек на палубе, сверху не закрыта. А еще у них нет боевых рубок… Когда броня начинает трещать, разворачиваюсь и иду на пистолетный выстрел. Добивать или тонуть — ну и надеяться, что отвернут.

— Безумие… — но бумагу к себе притянул. Небрежно черкнул закорючку. — Номер шестьдесят четвертый — ваш. Не продаю, так что поднимете флаг Конфедерации. Лодки — ваши. Капитан — Мецишевский, старший по званию. Командир флотилии подводных лодок — Ханли. Командует операцией — временный полковник армии КША Алексеев… Временное морское присваивать некогда. Обойдетесь сухопутным!

Дело сделано.

Только теперь придется идти к Грейс. Она ирландка, она поймет. Мужчина должен уходить — в море или на войну. А вот…

— Евгений, а что ты скажешь Берте-«Ла»?

— Ничего… Я ее не видел неделю. А раз наше оружие — лодки, то мне завод Уэрты не понадобится.

— Но кроме завода?

Алексеев останавливается. Медленно, по складам, выговаривает:

— Ни-че-го. Она сказала: «Нет». Я намерен уважать ее решение.

— Даже если выйдешь в адмиралы? Получится — союзники точно тебе лавровый венок на воротник предложат.

— Она ясно ответила, Адам. И количество шитья на рукавах тут ничего не значит.

На переделки — одна ночь. Изменить шлюпбалки, переделать тали, протащить паропроводы от машины к установленным вдоль бортов вместо пушек компрессорам — лодки сжатым воздухом «бункеровать». Палубу подкреплять не приходится — отдачи у компрессора нет. Из гавани исчезли затемно. Зато рассвет встретил стремительное суденышко в открытом океане, одинокое и свободное, гордое свежей надписью на белоснежном борту: «Гаврило Олексич».[11] Это вместо планового «Чикахомини».

И вот — снова буруны за кормой, ветер в лицо, враг — впереди. Снова все ясно и понятно… не то, что на берегу. Даже то, что на берегу. А что неясно — можно спросить. Вот мистер Ханли и спрашивает. Интересно ему…

— Капитан, так вы и правда… сын царя?

Мецишевский делает вид, что сосредоточенно разглядывает волны прямо по курсу. Словно его начавшийся разговор не касается вовсе и ушей у него нет.

— Насколько мне известно, нет. И, по правде говоря, жить с клеймом «цареныша» мне совсем не хочется. Но какой у меня был выбор? Либо — спустить врагу смерть товарищей, позволить затянуть удавку на шее союзника… и пустить слухи, что меня берегут. Либо — сыграть на головы с сильнейшим противником — но свою игру… и пустить слухи, что мое влияние слишком велико для простого капитан-лейтенанта. И что должен выбрать человек чести?

Ответом стало рукопожатие:

— Мне нравится ваш подход, сэр! Впрочем, иначе меня бы здесь не было…

Уходит — в сотый раз проверять рукотворных рыб, инструктировать пилотов. В последний момент один из американцев все-таки заболел осторожностью, и его заменил русский доброволец. Изобретатель ему уделяет тройное внимание — но разве оно заменит полсотни настоящих погружений?

А на мостике начинается новый спор славян между собою. Командующий соединением сложил руки на груди — жест спокойствия, — но пальцы молотят по предплечьям… Нервы.

— И все-таки зря ты с нами пошел. Что будет с Грейс, если ты не вернешься?

— Не зря. Я неплохо помню свои чувства после… того письма. Общество мистера Ханли — не лучший вариант для мужчины, который сомневается в собственной правильности. Того и гляди потянет на подвиги. Что теперь — лишнее. Со всех сторон.

Алексеев дотрагивается до звезд на вороте серого сюртука. Мягкий жест, нежный… да он его от мисс ла Уэрты подхватил! Неужели у них все кончено?

— Дело не в подвигах. Дело в том, что я… Думал только о себе. А нужно было — о ней. Нет! Вру, — рука Евгения словно комара на щеке припечатала. — О себе и о ней — вместе. И не в том смысле…

— А в этом: как два человека могут ужиться и остаться каждый — собой. Вот почему меня Грейс отпустила? А потому что знает — ей не нужен муж, который не ушел бы с оружием в зеленые поля моря. Сражаться за себя и друзей. Мы ведь, кажется, не просто сослуживцы и товарищи по Корпусу?

Кивок.