Против ветра

Не считая ежемесячных поездок в тюрьму, больше всего о подзащитных мне напоминают чудаки, которые горят желанием признаться в совершении этого преступления, — словно дохлые карпы, они периодически всплывают на поверхность. Всякий раз, когда совершается какое-то сенсационное преступление, эти идиоты выскакивают откуда ни возьмись, словно чертики из табакерки, одержимые желанием хоть чуть-чуть побыть в эпицентре всеобщего внимания. Либо они заявляют, что это их рук дело, либо знают, кто убил. И приводят свои доказательства, с которыми нужно разбираться, даже если ты знаешь, что имеешь дело с непроходимыми болванами с психическими отклонениями. Проверка вдоль и поперек отнимает время у тебя и деньги у клиента. Спустя какое-то время, когда дело затягивается так же, как наш процесс, ты прилагаешь уже минимум усилий для того, чтобы удостовериться, что оно высосано из пальца, но все-таки прилагаешь. Если хотя бы в одном из миллиона случаев этого не сделать, окажется, что именно тогда и подвернулось что-то такое, что на самом деле имело место.

Пока к нам поступило семнадцать таких признаний — все они яйца выеденного не стоят. Пройдет несколько месяцев, пока их поток иссякнет, до следующего сенсационного дела.

Самая большая перемена в моей жизни в другом — я еще ни разу ни с кем не трахался с тех пор, как побывал в Сиэтле. Время от времени вроде бы и подворачивается какая-нибудь цыпочка, но все как-то не получается. С момента окончания средней школы я еще ни разу так долго не постился. Я думаю о Мэри-Лу, интересно, как у нее дела, но, за исключением звонка под Новый год, мы с ней не разговаривали. Иной раз я трахаю ее мысленно, снедаемый мечтами, которые могли быть сладкой реальностью.

Если я не на работе, то большей частью оказываюсь наедине с собой. Как-то раз, около месяца назад, решил пообедать в городе и в ресторане заметил Энди. При виде него я буквально застыл, не хотелось, чтобы он меня увидел, эгоизма у меня заметно поубавилось. Эта мысль поразила меня, словно молния, я и понятия не имел, что она может прийти мне в голову. Я ощутил, как весь дрожу, словно в ознобе.

Он сидел спиной ко мне. Повернувшись к спутнику, молодому адвокату из соседней конторы, и придумав неубедительную отговорку, я сказал, что возвращаюсь, поскольку забыл, что должен дождаться какого-то важного звонка.

На улице меня снова прошиб холодный пот. Я двинулся обратно в контору, стараясь не перейти на бег.

— Привет, Уилл.

Энди все-таки высмотрел меня.

— Привет, Энди! — Я старался говорить как можно небрежнее, хотя на самом деле этого не было и в помине.

Он окинул меня взглядом.

— Как дела? — В тоне, которым он задал вопрос, непринужденностью и не пахло.

— Потихоньку.

Он посмотрел на меня повнимательнее.

— Что это у тебя на рубашке? — спросил он, указывая на пятно, видневшееся из-под галстука.

— Пролил утром кофе, — стал оправдываться я. — Обычно в таких случаях я переодеваюсь, но сегодня, поскольку у меня нет деловых встреч… — Я слышал, что говорю, словно извиняясь перед ним, но не мог остановиться и замолчать. С какой стати я должен оправдываться?

Большим и указательным пальцами он провел по тому месту, где застегивается рубашка.

— Ты что, сейчас сам себе стираешь? — полушутя спросил он.

— Я эту рубашку случайно надел, — смущенно ответил я.

— Если хочешь стирать себе сам, то заодно научись и гладить. А то рубашка выглядит так, словно ты в ней спал.

— У меня нет привычки спать, не раздеваясь. А, собственно, в чем дело? Я в фирме больше не работаю, так что тебе за меня краснеть не придется.

— Краснеть приходится тебе самому за себя, Уилл! — резко произнес он.

— А пошел ты к черту! — Повернувшись, я двинулся дальше. Он остановил меня, положив руку мне на плечо.

— Ты кипятишься, как и раньше, Уилл. Даже больше, чем когда бы то ни было.

— Да, черт побери! — Он же сам вытолкал меня взашей. — Тебе-то какое дело?

— Ты мне друг, вот в чем дело. Поэтому я не могу махнуть на тебя рукой, несмотря на то что сам на себя ты махнул рукой уже давно.

— Прибереги эти проповеди для зала суда.

Он бросил на меня взгляд, в котором жалость соседствовала с открытой неприязнью.

— Ты стоишь на краю пропасти, Уилл, того и гляди, свалишься! Причем стоишь ближе, чем думаешь.

Он повернулся и ушел, а я остался стоять, дрожа всем телом.

С тех пор я посылаю Сьюзен за сандвичами из гастронома или хожу в те места, где они с Фредом появляются нечасто.

Тот случай меня напугал, показав истинное положение дел. Оказывается, при всей своей напускной независимости я обеспокоен тем, как воспринимают меня другие. Судя по всему, лестным для меня это восприятие не назовешь. Нужно этим заняться и либо перестать быть заложником собственного эгоизма, либо не обращать больше внимания на то, как относятся ко мне окружающие. А если сделать и то и другое? Выходит, я работал, создав вокруг себя нечто вроде защитной оболочки, а когда она исчезает, получается, что не такой уж я храбрый, как думал.