Против всех

Собчак: У меня дедушка тоже всю войну прошел, дошел до Берлина, был ранен, имеет награды. Потом, рассказывая мне об этом, он говорил: «Мы все это кричали, “за Родину, за Сталина”, но я вот не за Сталина был».

Атаман: Не, я с этим не согласен.

Красовский: То есть надо отождествляться со Сталиным?

Атаман: Вы меня извините, но даже Черчилль признал, что Сталин великий из великих: «Нас, капиталистов, заставил воевать против капиталистов». Сталин в чем ходил, в том и похоронили, ни дач, ни вилл, ни счетов, ничего. Он все делал для народа. И когда Сталин умер, дисциплина была.

Красовский: Вас не смущает, что вы ходите в императорских погонах и при этом за Сталина?

Атаман: Нет. Почему я должен стесняться? В этих погонах, в этой форме ходили деды мои, прадеды.

Собчак: Ну, Сталин-то с этим как раз боролся. Нет ли тут противоречия?

Атаман: Понимаете, пришел Горбачев — развалил великую страну, державу.

(Кристина с удивлением смотрела то на толстого атамана, то на внучку героя войны, то на начинающего заводиться ряженого Красовского. И только спокойный улыбающийся батюшка ласкал ее взгляд.)

Собчак: Нет, подождите-подождите, вы отдаете себе отчет, что Сталин, если бы вас увидел в этих погонах, расстрелял бы сразу?

Атаман: Не надо меня стрелять. Вы понимаете, мы в основном-то выискиваем в истории какие-то негативы. А я не настроен на это. Я хочу и детей воспитывать в патриотизме, в нравственности, в порядке.

Батюшка: Я могу привести пример, скажем, новомучеников и исповедников российских — многие, отсидев в лагере двадцать пять лет, никакой злости на Сталина или на кого-то еще не испытывали.

Красовский: Все-таки при Сталине было получше?

Атаман: Вы, пожалуйста, не надо со мной так разговаривать. Я ведь казак, я ведь могу ответить так, что у вас уши отвянут сразу.

Красовский: Русский народ погиб наполовину при Сталине. А вы говорите, он был русский правитель. Вот как так? Чем круче с вами, тем вам больше нравится.

Атаман: Не с вами, а с нами. Если так будете рассуждать — тогда вы зря приехали в кадетский корпус о патриотизме говорить. И еще привезли вот это вот, ребеночка, дитя. Чтобы она нашу склоку слышала. (Дитя непонимающе хлопало пушистыми ресницами.)

Красовский: Ну почему склоку? Мы пытаемся выяснить, что такое хорошо, а что такое плохо.

Атаман: Она вырастет — разберется. Ей помогут разобраться, и церковь поможет. (Отец Марк согласно закивал головой, Кристина улыбнулась священнику.) Я вам задам вопрос: в армии служил?

Красовский: Нет, не служил.

Атаман: Все. Вы посторонний человек в стране.

(Комната наполнилась тишиной и неловкостью, словно пролетевший только что тихий ангел пукнул, не дотянув до форточки.)

Батюшка: Василий Федорович, подожди минутку, дорогой, подожди (отец Марк попытался возглавить дискурс).

Собчак: Вы волевой человек. Вы построили прекрасный корпус. Ну почему же вы считаете, что, если человек в армии не служил, он не патриот?

Атаман: Вы, молодой человек, не любите отечество. Как вы его можете любить, когда вы кашу солдатскую не ели?

Красовский: Путин тоже ее не ел.

Атаман: У нас не только Путин. У нас последний в армии служил министр обороны Грачев.

Красовский: Они не патриоты? Путин не патриот?

Атаман: Он служил в тех органах, где военная подготовка. Все! Не могу! (Обтираясь уютным, пожелтевшим от стирок носовым платком, атаман хлопнул дверью. Спорщики удивленно глядели ему вслед, а Кристина робко подняла руку.)

Кристина: Можно мне вопрос задать? Я, может быть, про другое совсем. Ну вот, смотрите, каждый человек чего-то боится, да? А чего Сталин боялся? (Все огорошенно поглядели на маленькую девочку. Первым опомнился священник.)

Батюшка: Я думаю, что, как всякий человек, он боялся смерти. Подсознательно человек боится смерти именно из-за того, что душа боится умереть без покаяния. Поэтому человеку верующему умирать легче. А когда человек со всеми находится во вражде и злобе, то, конечно, он боится смерти. Но Сталин покаялся.

Собчак: Покаялся?! Это вы откуда знаете?!

Батюшка: Если бы не покаялся, не осталось бы к 1941 году ни одной церкви, а у нас наоборот. Мы войну выиграли, Духовную академию открыли. Так что было покаяние.

* * *

Еще час потом отец Марк водил Кристину по музею, по церкви, давал звонить в колокола. Собчак убежала дозваниваться до Суркова (так, наверное, Вергилий добивался для Данте пропуска в ад), а Красовский рассеянно рассматривал иконостас, пока к нему не подошла ключница: «Вот книжечку возьмите. По вашей тематике». Красовский ухарски расправил гимнастерку Balenciaga и взял книгу. Это была «История казачества с картинками».

«А может, — подумал Красовский, — Родина — это такое место, где так просто быть своим для всех. Нужно просто не быть чужим для себя самого». И тут пришла эсэмэска от Собчак: «Слава согласен, отправляю вопросы».

Урок 3. Другая Россия