Против выборов

В XVIII веке, в эпоху Просвещения, к вопросу демократического государственного устройства обратились великие философы. В своей книге 1748 года «О духе законов» Монтескье, основоположник современного правового государства, повторил тот вывод, к которому пришел Аристотель за две тысячи лет до него: «Назначение по жребию (le suffrage par le sort) свойственно демократии; назначение по выборам (le suffrage par choix) – аристократии». И для него с самого начала было очевидно, что выборы носят элитарный характер. В противовес этому он писал: «Жребий представляет самый безобидный способ избрания: он предоставляет каждому гражданину возможность послужить отечеству». Для гражданина это хорошо, но хорошо ли это для отечества? Поэтому, для исправления очевидных опасных недостатков этого способа – что к власти придут некомпетентные люди, – требовалось критическое отношение граждан к должностному лицу и к самим себе и оценка проведенной работы. Монтескье восхищался устройством афинского общества, в котором должностные лица должны были отчитываться о своей деятельности, так что «получалось нечто среднее между избранием и жребием»{64}. Таким образом, компенсировать дефекты можно лишь за счет сочетания обеих систем: в чистом виде жребий привел бы к некомпетентности, в чистом виде голосование – к беспомощности.

Схожие мысли мы найдем в знаменитой «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера, составленной в пятидесятых годах XVIII века. В статье «Дворянство» мы прочтем, что жеребьевка – неподходящий метод для правящей аристократии («Le suffrage ne doit point se donner par sort; on n’en auroit que des inconvéniens» – «Не должно избирать жребием, это бы только привело к неприятностям»), лучше собрать Сенат: «Тогда можно было бы утверждать, что аристократия в виде Сената, в определенном смысле, является демократией в рамках сословия дворян и что народ – ничто». Впрочем, авторы дают понять, что у аристократии есть определенная ответственность перед народом. В статье, посвященной демократии, по большей части повторяется аргументация Монтескье.

Через несколько лет эту тему развил Руссо. Он также считал интересной идею о смешанной форме, особенно в отношении разделения должностей. «Когда соединяют выборы и жребий, – пишет он в вышедшей в 1762 году книге „Об общественном договоре“, – то первым путем следует заполнять места, требующие соответствующих дарований, такие как военные должности; второй путь более подходит в тех случаях, когда достаточно здравого смысла, справедливости, честности, как в судейских должностях». Руссо описал двойной метод, на протяжении веков применявшийся в Древних Афинах для назначения на государственные должности. Сочетание случайности и сознательного выбора создавало систему с высоким уровнем легитимности и при этом способную к эффективной работе. Конечно, в любом обществе дарования распределены неравномерно, но это еще не значит, что жребий можно сбросить со счетов: «Выборы по жребию более свойственны демократии, – считал также и он. – Во всякой подлинной демократии магистратура – это не преимущество, но обременительная обязанность, которую по справедливости нельзя возложить на одного человека скорее, чем на другого. Один лишь Закон может возложить это бремя на того, на кого падет жребий»{65}.

Вывод напрашивается сам собой: в двух важнейших книгах XVIII века по политической философии, несмотря на существенные различия между авторами, обнаруживается согласие относительно того, что демократичнее не выборы, а жеребьевка и что сочетание обоих методов благотворно сказывается на обществе. Алеаторная и выборная процедуры могут взаимно дополнять и укреплять друг друга.

Аристократическая процедура: выборы (XVIII век)

А потом происходит нечто странное. Это прекрасно описывает Бернар Манен:

«Однако по прошествии едва ли одного поколения после Духа законов и Общественного договора идея распределения публичных должностей по жребию практически исчезает. Она никогда всерьез не рассматривалась в период Американской и Французской революций. Когда отцы-основатели объявляли равенство всех граждан, они без тени сомнения утвердили на обеих сторонах Атлантики безусловное господство способа избрания, издавна считавшегося аристократическим»{66}.

Как это могло случиться? Как произошло, что доводы самых влиятельных философов того времени были проигнорированы – в век, когда тем не менее непрерывно ссылались на разум и les philosophes[45]? В чем причина этого одностороннего триумфа процедуры выборов, которая считалась аристократической? И наконец, как могло статься, что жеребьевка, как теперь принято выражаться, «совсем исчезла с радаров»?