Противники

Дэвид с ужасом наблюдал за происходящим. Давай же, ты, шарлатан, за 75 000 долларов мог бы и подыграть. После неловкой паузы судья Сирайт попросил пристава оставить Библию. Борзов поднял правую руку и поклялся говорить правду, но к тому моменту присяжные уже перестали его понимать.

Следуя тщательно выверенному сценарию, Уолли провел ритуал определения квалификации эксперта. Образование — медицинское училище и институт в Москве. Интернатура — последипломная практика в отделении кардиологии в Киеве, пара больниц в Москве. Опыт работы — недолгая служба в муниципальной больнице в Фарго, Северная Дакота, и частная практика в Торонто и Нэшвилле. Накануне вечером Уолли и Дэвид долго репетировали с Борзовым его выступление, умоляя его говорить медленно и четко. В приватной обстановке их офиса Борзова можно было понять. Но в центре битком набитого зала суда Борзов забыл все их просьбы и быстро отвечал на вопросы. Из-за акцента его речь едва походила на английскую. Секретарь судебного заседания дважды просила сделать паузу, чтобы уточнить сказанное.

Секретари судебных заседаний известны способностью разбирать почти невнятное бормотание, речевые дефекты, акценты, сленг, технические термины. То, что эта секретарь не могла понять Борзова, было ужасно. Когда она перебила Борзова в третий раз, судья Сирайт сказал:

— Я тоже не могу его понять. У вас есть переводчик, мистер Фигг?

Спасибо, господин судья. Некоторых присяжных повеселил этот вопрос.

Уолли и Дэвид действительно обсуждали вопрос о том, не пригласить ли переводчика с русского, но эта дискуссия осталась частью более обширного плана. План же состоял в том, чтобы забыть о Борзове, об экспертах вообще, забыть обо всех свидетелях и просто не прийти на процесс.

Задав еще пару вопросов, Уолли заявил:

— Мы считаем, что доктор Игорь Борзов может выступать экспертом-свидетелем в сфере кардиологии.

Судья Сирайт бросил взгляд на стол защиты:

— Миз Керрос?

Она встала и со зловещей улыбкой ответила:

— Возражений нет.

«Другими словами, мы отмотаем ему столько веревки, сколько надо».

Уолли спросил доктора Борзова, изучал ли он историю болезни Перси Клопека. Он ответил явным «да». В течение получаса они обсуждали тягостную историю болезни Перси, потом начали занудный процесс привлечения записей из истории болезни в качестве доказательств. На это ушли бы часы, если бы не удивительная покладистость защиты. Миз Керрос могла бы возразить против предоставления массы материала, но она хотела, чтобы присяжные видели все. К тому времени как папку толщиной в четыре дюйма предоставили в качестве доказательства, некоторые из них уже с трудом следили за происходящим.

Дачу показаний существенно облегчило появление огромной схемы человеческого сердца. Ее вывели на большой экран, и доктора Борзова попросили разъяснить ее присяжным. Расхаживая туда-сюда перед экраном и пользуясь указкой, он вполне сносно описал клапаны, камеры и артерии. Когда Борзов говорил что-то, не понятное никому, Уолли весьма кстати повторял его слова для других. Уолли знал, что этот этап дачи показаний пройдет легче всего, поэтому не спешил. Добрый доктор, похоже, знал свое дело, но и любой второкурсник медицинского университета разбирался в этом материале. Когда ознакомление со схемой было окончено, Борзов вернулся на свидетельскую трибуну.

За два месяца до смерти, наступившей во сне, Перси прошел ежегодный осмотр, включая ЭКГ и эхокардиографическое исследование, благодаря чему доктор Борзов получил материалы для выступления. Уолли передал ему эхокардиограмму, и следующие пятнадцать минут эти двое посвятили обсуждению основ эхокардиографического исследования. В эхокардиограмме Перси отмечалось значительное снижение регургитации крови из левого желудочка.

Дэвид затаил дыхание, когда юрист и свидетель ступили на минное поле технического и медицинского жаргона. Это была катастрофа.

Крейокс якобы повреждал митральный клапан таким образом, что это затрудняло кровоток при сокращении сердца. Пытаясь объяснить это, Борзов использовал термин «фракция изгнания левого желудочка». Когда его попросили растолковать это присяжным, Борзов сказал:

— На самом деле фракция изгнания — это конечный диастолический объем минус конечный систолический объем, объем желудочка. И если это поделить на общий внутренний объем и умножить на 100 процентов, то получится фракция изгнания. — Такая речь была бы непонятна непосвященным, даже если бы ее произнесли медленно и на прекрасном английском. В устах доктора Борзова это звучало как бессвязная чушь и вызывало лишь печальную улыбку.

Надин Керрос встала и произнесла:

— Прошу вас, ваша честь.

Судья Сирайт покачал головой, как будто его ударили, и сказал:

— Давайте же, мистер Фигг.

Трое присяжных уставились на Дэвида так, будто он оскорбил их. Другие едва сдерживали смех.