Противники

По мнению доктора Паркин, Перси Клопек умер в таком возрасте, потому что был генетически предрасположен к ранней смерти, усугубив это своим образом жизни. Она также выразила мнение, что невозможно предсказать, какой совокупный эффект оказал на его здоровье такой удивительный набор лекарств.

Бедный Перси, подумал Дэвид. Он прожил короткую скучную жизнь и тихо умер во сне, даже не подозревая о том, что его привычки и недуги в один прекрасный день будут изучены до мельчайших подробностей чужими людьми в суде.

Показания произвели исключительное впечатление, и ни единого слова Дэвид не хотел услышать еще раз при перекрестном допросе. В 12.30 судья Сирайт объявил перерыв до 14.00. Дэвид и Хелен поспешили покинуть Дом правосудия и насладились спокойным долгим обедом. Дэвид заказал бутылку белого вина, и Хелен, которая редко выпивала, осушила один бокал. Они подняли бокалы за Перси, чтобы земля ему была пухом.

* * *

По мнению Дэвида, не умудренного опытом, Надин и защита слегка запнулись, когда очередь дошла до первого свидетеля второй половины дня. Им был доктор Личфилд, кардиолог и сердечно-сосудистый хирург из известной на весь мир Кливлендской клиники, где он принимал пациентов, преподавал и вел исследования. Ему предстояла скучная миссия разъяснения присяжным последней эхокардиограммы Перси, то же самое видео, которое привело их в нокаут благодаря усилиям Игоря Борзова. Почувствовав, что очередной просмотр фильма будет воспринят не очень хорошо, Надин решила все ускорить и перейти к сокращенной версии показаний. Вывод: снижения регургитации крови из митрального клапана не наблюдалось. Левый желудочек не был увеличен. Если пациент в самом деле умер от сердечного приступа, его причину нельзя установить.

Вывод: Борзов — глупец.

Дэвид быстро представил Уолли, который мирно лежит в удобной постели в халате или пижаме или чем-нибудь еще, что выдают в «Харбор-хаусе», теперь уже трезвый и спокойный после приема лекарств. Он читает или просто любуется на озеро Мичиган, и мысли его далеко-далеко от резни в зале суда под номером 2314. А ведь именно Уолли во всем виноват. За те месяцы, которые он носился по Чикаго, обивая пороги дешевых похоронных бюро, распространяя брошюры в спортивных залах и заведениях быстрого питания, он никогда, ни разу не остановился, чтобы изучить влияние крейокса на физиологию, его фармакокинетику и воздействие, которое он якобы оказывает на сердечные клапаны. Уолли охотно предположил, что лекарство плохое, по наущению умных парней вроде Джерри Алисандроса и других судебных звезд, принял участие в параде и начал считать барыши. Теперь, лежа в реабилитационном центре, думал ли он о суде, о том, что спихнул дело на Дэвида, тогда как они с Оскаром уползли в тень зализывать раны? Нет, решил Дэвид. Уолли не думал о процессе. У него дела поважнее: трезвость, банкротство, работа, его фирма.

Следующий свидетель, профессор, ученый-медик из Гарварда, изучил крейокс и написал подробную статью о нем в «Нью-Ингланд джорнал оф медсин». Дэвиду удалось немного развеселить аудиторию, отказавшись задавать вопросы по послужному списку профессора. Он сказал:

— Ваша честь, если он учился в Гарварде, я уверен, у него исключительная квалификация. Должно быть, это блестящий специалист.

«Довольно глупо», — написала в записке его помощница.

Дэвид не ответил. Было почти четыре часа, и он хотел уйти. Профессор почти час разглагольствовал о своих методах исследования. Но никто из присяжных не слушал его. Большинство из них оказались туповаты, и их невероятно утомляло это бесплодное исполнение гражданского долга. Если именно это и помогло становлению демократии, то Боже нас храни.

Дэвид задался вопросом, начали ли они уже обсуждать дело. Каждое утро и каждый день судья Сирайт говорил им одно и то же о неподобающих контактах, запрете читать о деле в газетах или в Интернете и необходимости воздерживаться от разговоров по поводу дела, пока все доказательства не будут предъявлены. Проводилось множество исследований поведения присяжных, динамики принятия решений в группе и так далее, и большинство ученых сходились во мнении, что присяжные всегда с нетерпением ждут того момента, когда можно начать сплетничать о юристах, свидетелях и даже судье. Обычно они подбирались парами, становились друзьями, разделялись на группы и лагеря и раньше времени начинали делиться соображениями. В редких случаях они проводили обсуждения в полном составе. Гораздо чаще они скрывали друг от друга свои маленькие приватные беседы.

Дэвид перестал слушать своего однокашника из Гарварда и пролистал пару страниц в своем блокноте. Он вернулся к работе над черновым проектом своего письма: